– А обезьян зачем? – хмыкнул он. Окинул еевзглядом с ног до головы. Нет, что-либо спрятать под этим платьицем былорешительно невозможно.

– А некоторым нравится, – она дернула плечом иулыбнулась довольно озорно. – Надевает, понимаешь ли, маску, ставитневдалеке – напротив зеркала и балдеет…

– Вообще-то мысль, – фыркнул он. – Тампобачим…

– А обыскивал зачем?

– А насчет клофелинчика.

– Это как? – она уставилась самым невиннейшимвзором.

– Не знаешь? – хохотнул напарник, вышедший темвременем в прихожую. – И в водочку, поди, в жизни не подливала?

– Ма-альчики… У нас серьезная фирма. Обижаете невиннуюдевочку. Я туфли сниму, ладно? На шпильках на девятый – облезешь…

– Да ты уж все снимай, – жизнерадостно посоветовалвторой.

– Ну, так-таки и сразу? – Девушка, покачиваябедрами, прошла в комнату. Уселась в потертое кресло, закинула ногу на ногу ивытащила сигарету из валявшейся на столе пачки «Мальборо». Огляделась. –Нет, мальчики, делаю вывод, что мне сегодня решительно повезло. Вид у вас самыйславянский, квартирка на бичевскую блатхату не похожа, хвосты селедочные наскатерти не валяются…

– Мы вообще-то ребята приличные, – подтвердил тот,что был без усов. Сел на подлокотник и положил ей руку на колено. – Толькотребовательные. Если уж в вашей шарашке двоих не нашлось – придется, лялька,поработать ударником капиталистического труда. И двустволочкой, да и всяко.

– Так бывало и вертолетиком, дяденька, –прощебетала она голоском младшей школьницы. Зажмурилась, когда его ладоньскрылась под платьем, с закрытыми глазами выдохнула дым. – Оголодавшиймальчик, а?

– Да не то чтобы, – сказал он хрипло. –Просто сидим тут два часа и пялимся на импортное траханье – природа уж итребоват, как говорится.

– По вашим брючкам видно, сэр… Хоть фонарик вешай, какна негабаритный груз.

– И моментально они поняли друг друга… – Онрасслабился совершенно. – Ну, сядь, как примерная школьница в классе.

– Ага, и мигом останусь без плавок. Хозяин! –девушка глянула через плечо зависшего над ней парня. – Еще немного – и вашдруг с меня трусики стянет…

Усатый, как раз кончивший откупоривать «Амаретто», цепкопосмотрел на нее, улыбнулся одними губами и промолчал.

– Он у вас всегда такой серьезный? – громко,театральным шепотом поинтересовалась рыжая.

– Да с детства такой, – сказал второй. – Папаего в доценты налаживал, вот и привык делать физиономию… Макс, что ты, внатуре? Ляльку доставили, все путем, расслабляемся…

Усатый налил три стакана, одним глотком опорожнил свой.Похоже было, он и в самом деле искренне пытается расслабиться, но что-томешает.

Он сидел на стуле так, что пистолет из-под свитерасовершенно не выпирал, держал правую ладонь на колене, пальцами левойпостукивал по столу, молча разглядывал девушку, и холодок во взгляде не таял.

– Значит, Макс? А ты кто?

– А я – Билли. Как Клинтон.

– Ну да? – она наконец села, как примернаяшкольница в классе, раздвинула коленки, предоставив руке заказчика охальничать,как вздумается. – И получается у нас сплошной импорт. Потому что я –Жанна.

– А вчера кем была? – поинтересовался Макс.

– Все зависит от клиента, – пожала она плечами. –Если ему так уж приспичит, можно и Прасковеей… Только после Парижа Жанной стать– самое обычное дело…

– Ты что, там точно была?

– Век воли не видать, Билли… – Она деликатно снялаего руку, достала из пакета фотографию и подала ему с весьма горделивым видом.

Билли уставился на цветной полароидный снимок. Долгоразглядывал, нехотя отдал напарнику:

– Слушай, и вправду, похоже…

Макс всмотрелся. Жанна – или как ее там – стояла рядом сэлегантнейше одетым типом средних лет, на заднем плане величаво вздымаласьЭйфелева башня, зеленели клумбы, радугой пестрели автомобили, сплошь импортные,и весь окружающий пейзаж в самом деле не особенно-то и походил на декорацию.

– Ну да, – с ноткой зависти сказал Билли. –Вам, мочалкам, в Париже обустроиться легко, не то что нам… А, Макс?

– Это точно. – Макс положил фотографию настол. – Нам с тобой, конечно, пришлось бы потруднее…

Даже Жанна подметила, что в этой невинной фразочке таилсянекий двойной смысл – очень уж многозначительно фыркнул Билли.

Он поинтересовался:

– И как оно там, в Париже? Подожди, так ты что, языкзнаешь?

– Да вовсе не обязательно, – призналасьЖанна. – Я тебе честно скажу – черт те сколько можно продержаться на двухфразах: «Ля минет» и «Мани-мани-мани»… Выше крыши.

– Ну, насчет ля минет и тут соображаем не хуже, чемтам… – Билли вновь принялся поглаживать ее бедро. – А что, в Париженаши ценятся?

– Там, знаешь, больше всего ценятсятрансвеститы, – сообщила Жанна.

– Это кто?

– А это мужики, переделанные в женщин. Последний пискмоды. Французы торчат.

– Тьфу ты… – Билли сплюнул вполне искренно. –Для такого дерьма в музыке и слов нет… Что же из Парижа улетела? Я бы на твоемместе за такой городок держался…

– Конкуренция, – вздохнула Жанна. – Развитойкапитализм – это тебе не вздохи на скамейке. А от тамошней ментовни так простоне откупишься. Тот мужичок, что на фотографии, даже и замуж звал, да груборазлучили полицаи…

– Ну вот, пошли романы, – хмыкнул Макс, ужедобродушнее, правда. – У тебя их, поди, в запасе…

– Профессия такая, – ослепительно улыбнуласьЖанна. – Между прочим, древнейшая. Или одна из. Про нас аж в Библии, междупрочим, написано. Довольно даже неодобрительно, правда, но все-таки… Билли,подай стаканчик, как сущий джентльмен… Мерси боку.

Она выпила половину, отставила и спросила:

– Рассказать вам про Париж?

– Соловья баснями не кормят, – отмахнулсяМакс. – Билли, ну-ка погуляй в ту комнату, да посиди, помедитируй. Я затобой потом зайду.

– Ну вот, – проворчал Билли, нешуточно огорченный,медленно встал. – Вечно вы, гражданин, без очереди, а потом, я б и тутпосидел, с нее не убудет…