Дорога скоро уйдет в низину. Со всех сторон ее обступилилеса. Не слишком большие, лишь поля ограждают от дороги, но густые непролазно,все заплетенные плющом и заросшие низкорослым шиповником. Старуха помнила попрежним временам: когда идешь по дороге, гулкое эхо твоих шагов отражается отплотной стены леса и отдается вокруг. Небось, когда девка бежит, ей чудится,будто кто-то – шлеп-топ, топ-шлеп… – преследует ее. И она дергается, озирается,трусит.

А может, и не трусит. И не дергается, и не озирается. Может,сам черт ей не брат. Бежит себе, изредка поглядывая на метки на асфальте,означающие, сколько километров она пробежала от Муляна и сколько еще осталосьдо Френа, до Нуайера, Сен-Жоржа или куда там она бежит. Бежит да какую-нибудьсвою варварскую, дикарскую песенку распевает.

Старуха нахмурилась. Ей хотелось, чтобы русской девке былострашно, жутко, тревожно. И она, сильно нахмурившись, вспоминала, снова и сновавспоминала о том, как тяжело дышится между сырых стен леса, как бесприютнопосвистывает ветер при дороге, как неподвижно и тупо лежат по обочинаморанжевые и коричневые лимазы [2], словно бы кожаные, немного похожие наотрезанные перчаточные пальцы…

В такую сырость и непогодь плохо на лесных дорогах, плохо,упорно думала старуха. Чувствуется, что август – это последний летний месяц, ато и первый осенний. Листья начинают опадать. Ветер подберется сзади, закрутитих, просвистит за спиной… почудится, кто-то промчался на велосипеде, нообернешься – а там нет никого.

Нет? Никого нет?

Старухе показалось, будто по спине ее прошлась чья-толедяная рука. Она быстро отошла к разожженному камину и встала к нему спиной,мрачно глядя на кружевную занавеску, за которой медленно, словно нехотя,занимался пасмурный день, суливший близкий дождь.

Таким утром того и жди, что услышишь на лесной дороге шелествелосипедных колес, чье-то запаленное дыхание. В такое утро носится по дорогамвокруг Муляна призрак велосипедиста, а на сырых опушках вылезает из землиомерзительный и страшный гриб – белая бургундская поганка…

Невезуха – это что-то вроде курносого носа. Пожизненнаянаграда. От невезухи ничем не избавишься, а нос курносый ничем не исправишь.Конечно, есть такая штука, как пластическая операция… Но ведь ты все равнозапрограммирован курносым. И век свой живешь именно так, как определено житьвсем курносым: нелепо. Потому что нос твой нелеп. А вот если у тебя греческий,а еще лучше – римский профиль и носик с небольшой изысканной горбинкой (можноне с такой медальной, как у Ахматовой, а что-нибудь поскромнее), то и жизнь тыпроживаешь необычайную и изысканную.

Алёна Дмитриева, героиня нашего повествования, не могла быположа руку на сердце уверять, что жизнь у нее такая уж обычная. Однако нелепойее вполне можно назвать. Может быть, из-за курносого носа, которому вовремя небыло произведено усекновения и который придавал ее физиономии нечто несуразное?

Что характерно, нос Алёны был курносым только анфас. Впрофиль же он смотрелся очень даже пряменьким и придавал ее профилю нечто… ну,не сказать аристократическое, но надменное, высокомерное и всякое такое. Профильсвой Алёна любила и, стоя перед зеркалом, всячески пыталась извернуться так,чтобы им подольше полюбоваться. Для удобства однажды было даже купленотрехстворчатое зеркало, но буквально на другой день и расколото.

Пусть это и предрассудки – считать, что разбитое зеркало кнесчастью, но у кого не дрогнет сердце при сборе зеркальных осколков?! АлёнаДмитриевна таких людей не встречала. Именно поэтому она некоторое времяобреченно ждала наступления в своей жизни полосы несчастий. Полоса наступала иотступала, жизнь ведь полосатая, за черным идет белое. И наоборот. Алёна всетерпеливо сносила, но, хоть продолжала любить свой почти аристократическийпрофиль, больше трехстворчатого зеркала не покупала. Видимо, ее курносому инелепому носишке возвеличивание его высокородной ипостаси пришлось не по нраву.Ну, он и начудесил с зеркалом. Алёна смирилась и теперь лишь изредкаосмеливалась, сильно скосив глаза, полюбоваться своим изысканным профилем… Инемедленно после этого, словно в отместку, жизнь ее начинала курносить.

Да вот хоть тот последний случай с терминалом на Курскомвокзале.

Там в туалете – в том, который на первом этаже, – зеркалаочень удобно расположены. Наблюдай за своим профилем сколько хочешь! Алёна таки делала, пока подкрашивала ресницы – в поезде не успела, проспала, а сненакрашенными ресницами явиться в пир, в мир и в добрые люди она стыдилась (нувот не удались у нее ресницы, что да, то да!). А потом вышла в зал ожидания ивспомнила, что вчера не заплатила за мобильный телефон: уезжала, как обычно, вобрез, уже такси стояло под окном, а она все еще швыряла последние вещи вчемодан. Ладно, сейчас и заплатит.

Удобнейшая вещь – терминалы для оплаты мобильных телефонов,верно? Натыканы деньгоприемные ящики везде и всюду, никуда не надо ехать, вочереди стоять не требуется, и платежи проходят мгновенно. Алёна любила платитьчерез терминалы. Причем сам процесс оплаты (выбрать вид услуг, найти своегооператора, указать номер телефона, подтвердить его, сунуть в окошечко денежки,получить квитанцию) доставлял ей такое удовольствие, что она, если собираласьположить на свой счет пятьсот, к примеру, рублей, платила пять раз подряд – посотне. Ну что ж, в каждом из нас, говорят, живет дитя малое, пусть даже тывзрослая (не сказать больше!), самостоятельная, состоявшаяся (хоть инесостоятельная) дама и почти известная писательница (широко известная в узкомкругу, как весьма удачно выразился какой-то остряк-самоучка, сейчас и невспомнить, кто именно). Вот и в Алёне Дмитриевой задержалась девочка Лена Володина,какой она была когда-то. Задержалась и нет-нет да выглядывала на свет божий.Вот и сейчас Лена Володина и Алёна Дмитриева могли испытать кайф общения стерминалом – причем не раз, не два, даже не пять, а целых пятнадцать! Потомучто положить на свой счет Алёна задумала полторы тысячи рублей. Ведь онауезжала из России на целый месяц, и не куда-нибудь, а во Францию. Конечно, натакой длительный срок лучше купить новую сим-карту в Париже, но пока-а еще еекупишь… А в роуминге деньги расходуются просто в клиническом количестве, и ведьвсем известно, что хуже нет – вдруг оказаться без связи. Поэтому лучшеподстелить соломки. Много соломки! Аж полторы тысячи соломок!