А вечером я сидела в его доме, в уютном уголке около камина,положив голову на накрахмаленный, несколько пожелтевший от времени антимакассар[4], связанный, если не ошибаюсь, еще бабушкой Мадлен (у меня тоже есть нечтоподобное, и мне нравится думать, что ее когда-то связала Николь, «безумнаяНиколь»). Сидела и, с наслаждением ловя каминный жар (нейлоновые чулки ведьсовершенно не греют, они не для таких холодов, какие стоят нынче!), размышлялао том, что люди ничего, совершенно ничего не замечают и не видят вокруг себя.Может быть, это и плохо, но меня это вполне устраивает!

Я благостно улыбнулась и только потянулась к рюмочке ратафьи[5], которую Мадлен делает непревзойденно, отдадим ей должное, даже лучше, чемя, как меня посетила мысль, несколько подпортившая мое чудесное настроение:Николь тоже была уверена, что ее никто не замечает и не узнает. А чем всекончилось? Кончилось ее последними словами: «Сколько веревочке ни виться…»

И меня вдруг охватило острейшее желание перечитать еедневник. Когда-то я знала его чуть ли не наизусть, ну а потом он исчез. Егоспрятал Лазар, но не успел рассказать никому о том, куда спрятал. В старойтетради, в кожаном, мягком, очень потертом переплете были на последних листкахсделаны его шифровальные записи… для конспирации, так сказать. Мальчишки,глупые мальчишки, вот кто они были, наши маки́! Мальчишки, заигравшиеся вопасные, слишком взрослые, жестокие игры! Ну и все исчезло бесследно: и записиЛазара, и записки Николь.

Сколько раз приходил ко мне Легран, командир Лазара (кстати,и друг его, потому-то он и знал о нашей связи, знал, что мы любовники, чтоЛазар доверяет мне все на свете, даже тайны резистантов), приходил и умолялнайти шифровальные записи. И когда я говорила, что не знаю, где они, он страшнозлился и орал на меня. Иногда начинал размахивать кулаками и, чудилось, едвасдерживался, чтобы не ударить. Как-то раз за пистолет схватился, за точно такойже «байярд», какой был у Лазара. Но я только плечами пожала. И вовсе не потому,что я такая храбрая. Я действительно не знала, куда Лазар спрятал дневникНиколь вместе с шифровальными листами. И до сих пор не знаю! Может быть, зналМатло, не зря же Лазар кричал перед смертью: «Пусть капитан (то есть Легран)спросит матроса!» [6] Они были вместе в тот вечер, когда Лазар мог спрятатьдневник. Но Матло той же ночью погиб – подорвался на мине, которую сам жеставил на железной дороге. Спросить было уже некого, но Лазар об этом не знал…

Легран обошел потом всех соседей Лазара, к которым тот могзайти тем вечером, когда его схватили гитлеровцы. Лазар вместе с Матло был уВолонтье, своих дальних родственников, у Брюнов (его кузина Маргарет попросилапрочистить водосток над крыльцом, который все время забивался… он так ипродолжает забиваться по сей день, плохо Лазар его прочистил, на него уже всерукой махнули!), был у Женевьевы, вдовы своего покойного брата. Он частозаходил к Женевьеве, чтобы поиграть со своим племянником Рене. Многие, как и я,были уверены, что Рене не племянник, а сын Лазара, а Женевьева как была егоподружкой до свадьбы, так и оставалась любовницей после оной… Но никто не виделв руках Лазара тетради, никто не замечал, чтобы Лазар что-то спрятал в их доме.Еще он с Матло ходил к нижним загонам, где держал своих коз старый Марк, идолго гулял с ним по дорожке, ведущей к старой мельнице. И я, к примеру, думаю,что спрятал он тетрадь именно там. Если бы мне понадобилось где-то сохранитьсекретные документы, я бы точно выбрала старую мельницу!

Сначала Легран со своими маки́, потом я собственноручноперерыли там все. Я даже заметила поднятый и уложенный на свое место дерн: чтои говорить, Легран искал тщательно. Но ни он, ни я – мы так ничего и не нашли.И реликвия моей семьи, дневник, который сыграл столь странную роль в моейжизни, пропал! А ведь я пишу свой дневник именно потому, что так поступалакогда-то Николь Жерарди, моя прапрабабка, вернее, родная сестра моейпрапрабабки по материнской линии. Думаю, она возродилась во мне… А может быть,наоборот: я существовала в ее теле в те давние времена, когда та часть нашейсемьи, к которой принадлежала Николь, была богата, жила в Париже, когдапревратности судьбы и неудачный брак еще не занесли мою бабку Селин вбургундскую глухомань. Кстати, меня назвали в ее честь. Вот жалость-то! Я быпредпочла зваться в честь Николь, но ведь у новорожденных никто не спрашивает,чего они хотят…

Как же мне не хватает Николь! Конечно, я помню всю историюее жизни, но чтение ее дневника было для меня словно бы общением с человеком,который меня абсолютно понимает и во всем одобряет. Мы с ней совершенноодинаковые, мы так похожи… Думаю, она порадовалась бы, глядя на меня.

Даже не знаю, чего бы я только не дала, чтобы найти дневникНиколь. И не только потому, что больше всего на свете хотела бы прочесть егоснова. Если он попадет сейчас в чужие руки… это может стать очень опасным дляменя. Слишком во многом следовала я той дорогой, которую проторила Николь! Авпрочем, чего я боюсь? Бедняжка Лазар так ничего и не понял, так и не догадалсяо причинах, по которым угодил в засаду, а ведь он читал дневник Николь, онзнал, что мы родня… Легран мог оказаться догадливей и осторожней, мне повезло,что он тоже ничего не понял, не нашел ни дневника, ни связи… Да нет, вряд ли кто-тоусмотрел бы какую-то связь… Люди глупы, невнимательны и неприметливы.

Вот и великолепно! Меня это вполне устраивает!

– Стас? У нас проблемы. Большие проблемы. Слушай, сейчасзапись пройдет, принимай инфу.

«Ваш терминал, который находится на Курском вокзале, невыдал мне чека на сто рублей, и сообщения о зачислении денег на счет я тоже неполучила, и даже сотрудник ваш, который деньги из терминала изымал, качок вчерной майке, бритый такой, с порезанным ухом, отказался со мной разговариватьи принимать претензии. Если вы, господа, качаете таким образом деньги изнарода, то это свинство, товарищи! Впрочем, искренне надеюсь, что произошлослучайное недоразумение и скоро я получу сообщение о поступлении денег на мойсчет. Сообщаю мой телефон… Можете позвонить и принести свои извинения!»

– Не понял…

– Чего тут непонятного? Наш терминал на Курском разбомблен.

– Погоди, да я ведь только что…