Ну, а если подойти вплотную или заглянуть со спины, можноусмотреть далеко внизу, в самом низу живота, интимную стрижку. Лариска попоследней моде не носит трусиков, даже символических, ссылаясь на аллергию.

Дорисовав, гримерша подхватила мольберты, прямо Рембрандт, иубежала. Волосатый парень с массивными серьгами в ушах и цепочкой на груди, этоих режиссер, с подозрением всмотрелся в глубокий вырез платья Лариски.

– Уверена, что не стерлось?

Лариска быстро взглянула в мою сторону.

– Нет.

– Не уверена?

– Думаю, – сказал Лариска, – пока держится.

– Ну, – буркнул он, – если так думаешь,наверняка подновить надо.

– Вадик! – воскликнула Лариска протестующе.

– Мария, – позвал он. – Мария!

Гримерша тут же появилась, быстрая и услужливая, в руках всете же коробочки с красками и кисточками, через плечо широкий ремень собъемистой сумкой. Вадим кивнул Лариске, она сняла бретельки с плеч и опустилаплатье, обнажив крупные груди с широкими светло-коричневыми сосками.

Вадик хмыкнул:

– Я ж говорил, почти стерлось. Мария, покупаешьподешевле, а цены какие ставишь? Смотри, начну чеки проверять!.. Поднови, нотак, чтобы через десять минут не исчезло.

– Да у меня все импортное! – запротестовалагримерша.

– Импортное, – пробурчал Вадик, – знаем, вкаком колхозе делают такой импорт.

Гримерша, виновато опуская голову, торопливо закрашивалакоричневые соски под телесный цвет, потом рисовала поверх нежно-розовые кружки,но уже по размеру намного меньше, так эротичнее. Ниппели совсем опустились,Лариска ухватила за кончики и торопливо терла, заставляя подняться ипокраснеть, разбухнуть.

Вадик смотрел с тоскливой безнадежностью.

– Ну что же ты так?

– Щас-щас, – пообещала Лариска.

Он махнул рукой.

– Ладно, хватит. И так из графика выбились.

– Еще чуть-чуть…

Он покачал головой.

– В компьютере наши умельцы подправят… Но послезавтраконцерт вживую, там эти штучки не пройдут.

Гримерша быстро-быстро опускала кисточку в узкое горлышкотюбика с клеем, а когда вытаскивала, на кончике ярко блестела пурпуром вязкаяжидкость, похожая на быстро застывающий вишневый клей. Лариска поддерживалаобеими ладонями грудь, все еще терла кончики, и отпустила, когда кисточкаприблизилась к ее пальцам.

Гримерша сумела закрепить набухшие соски, теперь кажутсявлажными, что еще эротичнее, словно только что из жадного мужского рта. Вздутыекончики показались мне похожими на разбухшие от крови брюшки исполинскихкомаров.

– Снимаем! – велел он быстро. – Все поместам!.. Быстрее-быстрее! С ума сойти, третий день переснимаем!

Лариска набросила тонкие бретельки платья на обнаженныеплечи, грянула музыка, динамики задрожали от рева. Лариска ухватила микрофон и,пританцовывая, начала выкрикивать слова песни. Я заметил, что режиссер и егокоманда напряженно смотрят на подпрыгивающую грудь Лариски.

Я тоже засмотрелся с понятным ожиданием мужчины: вот грудьтак трясется, что может и оказаться на свободе.

Режиссер делал руками отчаянные жесты, будто танцевал лезгинку.Лариска поняла, что пора шевелить плечами, сделала кокетливое движение. Лямканачала сползать, и в это время левая грудь, подпрыгнув, зацепилась выступающимсоском за край платья, ослепив меня, словно боевой лазер, которые делают изрубинов.

Лариска невольно скосила глаза, но продолжала петь, режиссерзастонал так громко, что перекрыл грохот барабанов.

– Стоп-стоп!.. Выключите музыку!.. Не понимаю, что мнес вами, тупоголовыми, делать?

В студии стало тихо, Лариска растерянно развела руками,обеими руками спрятала грудь, стараясь не задевать сосок, сейчас закованный вкрасную прозрачную сосульку клея.

– Ох, прости, – сказала она виновато.

– Прости, – передразнил Вадик. – Ты не должназамечать, забыла?.. Ты так увлечена своей песней и танцем, что не заметила,понимаешь? Не заметила, что грудь выскользнула на свободу, просто допела доконца!.. А довольный рев и аплодисменты принимаешь на счет своего великолепногоисполнения, поняла? Улыбаешься, раскланиваешься и только тогда замечаешь…

Лариска сказала умоляюще:

– Еще разок! На этот раз не отвлекусь!

Он вздохнул, посмотрел на часы.

– Через двадцать минут надо быть в студии у Геворкянца.Рекламный ролик про пиво, надо успеть. И еще о каком-то средстве от перхоти…Ладно, скажу ребятам, чтобы в три-дэ помудрили. Все равно спецэффектов уйма,никто не заметит… Но, Лариска, через три дня у тебя концерт вживую! Там вседолжно пройти на глазах у зрителей!

Тучи ушли, мы выскочили под сияющее небо, отмытое отинверсионных следов истребителей, от пыли и городских испарений. После грозысовсем не то небо, что обыденное, рабочее, собравшее под свой купол дымыгородских фабрик, испарения болот, чад выхлопных труб миллиардов автомобилей,дым пожаров, пепел и гарь вулканов, горящих нефтехранилищ и сжигаемых отходовприродного газа.

И хотя в Москве вроде бы ни вулканов, ни горящихнефтехранилищ, но в жаркий, несмотря на апрель, день именно «вроде», а на самомделе как будто все горит и плавится.

Двери троллейбуса злорадно захлопнулись прямо перед нами.Если бы Лариска была одна, водитель бы подождал, а так приятнее унижениедругого самца, все мы соперники. Я в очередной раз подумал, что мне даже ненадо затягивать пояс, чтобы копить на покупку авто. Сейчас рассрочки, кредиты ипрочие крючки, на которые стоит только разок попасть…

О чем подумала Лариска, не знаю, хорошо владеет лицом,только засмеялась несколько делано:

– Гад этот Вадик… на трех работах пашет,многостаночник, да еще и подработки берет!

– И все успевает? – усомнился я.

Она вздохнула:

– Успевает, сволочь. Талантлив. Только не хочет ни зачто большое браться. Говорит, на мелочах больше сшибает… а славы ему в такомделе не надо.

– А что там с выпрыгивающим выменем? – спросиля. – Это в самом деле необходимо?

На опустевшую остановку начали подходить люди. Двое парнейоглянулись на Лариску, она сразу подобралась, в глазах загорелся кинозвездныйблеск: ее начали узнавать на улице! Я смолчал, насчет узнавания вряд ли, такихначинающих тысячи, просто хороша как по фигуре, так и мордочкой. И держится спрямой спиной и выпяченной грудью, в то время как большинство девчонок ходятсгорбившись и на полусогнутых, так удобнее, все помешаны на дури: «…принимайтеменя, какая есть!»