— Да нет же, прелесть моя, война будетнепременно, — сказал Стюарт. — Конечно, янки боятся нас, но послетого, как генерал Борегард выбил их позавчера из форта Самтер, им ничего неостается, как сражаться, ведь иначе их ославят трусами на весь свет. Ну, аКонфедерация…

Но Скарлетт нетерпеливо прервала его, сделав скучающуюгримасу:

— Если кто-нибудь из вас еще раз произнесет слово«война», я уйду в дом и захлопну дверь перед вашим носом. Это слово нагоняет наменя тоску… да и еще вот — «отделение от Союза».

Папа говорит о войне с утра до ночи, и все, кто бы к нему нипришел, только и делают, что вопят: «форт Самтер, права Штатов, ЭйбиЛинкольн!», и я прямо-таки готова визжать от скуки! Ну, и мальчики тоже ни очем больше не говорят, да еще о своих драгоценных эскадронах. Этой весной навсех вечерах царила такая тоска, потому что мальчики разучились говорить очем-либо другом. Я очень рада, что Джорджия не вздумала отделяться от святок,иначе у нас были бы испорчены все рождественские балы. Если я еще раз услышупро войну, я уйду в дом.

И можно было не сомневаться, что она сдержит слово. ИбоСкарлетт не выносила разговоров, главной темой которых не являлась она сама.Однако плутовка произнесла свои угрозы с улыбкой, — памятуя о том, что отэтого у нее заиграют ямочки на щеках, — и, словно бабочка крылышками,взмахнула длинными темными ресницами. Мальчики были очарованы — а только этогоона и стремилась достичь — и поспешили принести извинения. Отсутствие интересак военным делам ничуть не уронило ее в их глазах. По правде говоря, даженаоборот. Война — занятие мужское, а отнюдь не дамское, и в поведении Скарлеттони усмотрели одно лишь свидетельство ее безупречной женственности.

Уведя собеседников в сторону от надоевшей темы войны, Скарлеттс увлечением вернулась к их личным делам:

— А что сказала ваша мама, узнав, что вас обоих сноваисключили из университета?

Юноши смутились, припомнив, как встретила их мать три месяцаназад, когда они, изгнанные из Виргинского университета, возвратились домой.

— Да, видишь ли, — сказал Стюарт, — она покаеще не имела возможности ничего сказать. Мы вместе с Томом уехали сегодня издома рано утром, пока она не встала, и Том засел у Фонтейнов, а мы поскакалисюда.

— А вчера вечером, когда вы явились домой, она тоженичего не сказала?

— Вчера вечером нам повезло. Как раз перед нашимприездом привели нового жеребца, которого ма купила в прошлом месяце на ярмаркев Кентукки, и дома все было вверх дном. Ах, Скарлетт, какая это великолепнаялошадь, ты скажи отцу, чтобы он приехал поглядеть! Это животное еще по дорогеедва не вышибло дух из конюха и чуть не насмерть затоптало двух маминыхчернокожих, встречавших поезд на станции в Джонсборо. А как раз когда мыприехали, жеребец только что разнес в щепы стойло, едва но убил мамину любимуюлошадь Земляничку, и ма стояла в конюшне с целым мешком сахара в руках —пыталась его улестить, и, надо сказать, не без успеха. Чернокожие повисли отстраха на стропилах и таращили на ма глаза, а она разговаривала с жеребцом, прямокак с человеком, и он брал сахар у нее из рук.

Никто не умеет так обращаться с лошадьми, как ма. Тут онаувидела нас и говорит: «Боже милостивый, что это вас опять принесло домой? Этоже не дети, а чума египетская!» Но в эту минуту жеребец начал фыркать илягаться, и ма сказала: «Пошли вон отсюда! Не видите, что ли, — он женервничает, мой голубок! А с вами я утром потолкую!» Ну, мы легли спать ипоутру ускакали пораньше, пока она в нас не вцепилась, а Бойд остался ее умасливать.

— Как вы думаете, она вздует Бойда? — Скарлетт,как и все жители графств, просто не могла освоиться с мыслью, что «крошка»миссис Тарлтон держит в ежовых рукавицах своих великовозрастных сыновей, а помере надобности и прохаживается по их спинам хлыстом.

Беатриса Тарлтон была женщина деловая и несла на своихплечах не только заботу о большой хлопковой плантации, сотне негров-рабов ивосьми своих отпрысках, но вдобавок еще и управляла самым крупным коннымзаводом во всем штате. Нрав у нее был горячий, и она легко впадала в ярость отбесчисленных проделок своих четырех сыновей, и если телесные наказания длялошадей или для негров находились в ее владениях под строжайшим запретом, томальчишкам порка время от времени не могла, по ее мнению, принести вреда.

— Нет, конечно, Бойда она не тронет. С Бойдом ма неособенно крепко расправляется, потому как он самый старший, а ростом невышел, — сказал Стюарт не без тайной гордости за свои шесть футов двадюйма. — Мы потому и оставили его дома объясняться с ней. Да, черт побери.Пора бы уж ма перестать задавать нам трепку! Нам же по девятнадцати, а Томудвадцать один, а она обращается с нами, как с шестилетними.

— Ваша мама поедет завтра на барбекю [1] к Уилксам на этой новой лошади?

— Она поехала бы, да папа сказал, что это опасно,лошадь слишком горяча. Ну и девчонки ей не дадут. Они заявили, что она должнахотя бы раз приехать в гости, как приличествует даме — в экипаже.

— Лишь бы завтра не было дождя, — сказалаСкарлетт. — Уже целую неделю почти ни одного дня без дождя. Ничего нетхуже, как испорченное барбекю, когда все переносится в дом и превращается впикник в четырех стенах.

— Не беспокойся, завтра будет погожий день и жарко, какв июне, — сказал Стюарт. — Погляди, какой закат — я никогда еще,по-моему, не видал такого красного солнца! Погоду всегда можно предсказать позакату.

Все поглядели туда, где на горизонте над только чтовспаханными безбрежными хлопковыми полями Джералда О’Хара пламенел закат.Огненно-красное солнце опускалось за высокий холмистый берег реки Флинт, и насмену апрельскому теплу со двора уже потянуло прохладой.

Весна рано пришла в этом году — с частыми теплыми дождями истремительно вскипающей бело-розовой пеной в кронах кизиловых и персиковыхдеревьев, осыпавших темные заболоченные поймы рек и склоны далеких холмовбледными звездочками своих цветов. Пахота уже подходила к концу, и багряныезакаты окрашивали свежие борозды красной джорджианской глины еще более густымбагрецом. Влажные, вывороченные пласты земли, малиновые на подсыхающих гребняхборозд, лиловато-пунцовые и бурые в густой тони, лежали, алкая хлопковых зеренпосева. Выбеленный известкой кирпичный усадебный дом казался островком средипотревоженного моря вспаханной земли, среди красных, вздыбившихся, серповидныхволн, словно бы окаменевших в момент прибоя. Здесь нельзя было увидеть длинныхпрямых борозд, подобных тем, что радуют глаз на желтых глинистых плантацияхплоских пространств Центральной Джорджии или на сочном черноземе прибрежныхземель. Холмистые предгорья Северной Джорджии вспахивались зигзагообразно,образуя бесконечное количество спиралей, дабы не дать тяжелой почве сползти надно реки.