Это была девственная красная земля — кроваво-алая последождя, кирпично-пыльная в засуху, — лучшая в мире для выращивания хлопка.Это был приятный для глаз край белых особняков, мирных пашен и неторопливых,мутно-желтых рек… И это был край резких контрастов — яркого солнца и глубокихтеней. Расчищенные под пашню земли плантаций и тянувшиеся миля за милейхлопковые поля безмятежно покоились, прогретые солнцем, окаймленные нетронутымлесом, темным и прохладным даже в знойный полдень, — сумрачным,таинственным, чуть зловещим, наполненным терпеливым, вековым шорохом вверхушках сосен, похожим на вздох или на угрозу: «Берегись! Берегись! Ты ужезарастало однажды, поле. Мы можем завладеть тобою снова!» До слуха сидевших накрыльце донесся стук копыт, позвякивание упряжки, смех и перекличка резкихнегритянских голосов — работники и мулы возвращались с поля. И тут же из домадолетел нежный голос Эллин О’Хара, матери Скарлетт, подзывавшейдевчонку-негритянку, носившую за ней корзиночку с ключами.

— Да, мэм, — прозвучал в ответ тоненький детскийголосок, и с черного хода донесся шум шагов, удалявшихся в сторону коптильни,где Эллин ежевечерне по окончании полевых работ раздавала пищу неграм. Затемстал слышен звон посуды и столового серебра: Порк, соединявший в своем лице илакея и дворецкого усадьбы, начал накрывать на стол к ужину.

Звуки эти напомнили близнецам, что им пора возвращатьсядомой. Но мысль о встрече с матерью страшила их, и они медлили на крыльце,смутно надеясь, что Скарлетт пригласит их поужинать.

— Послушай, Скарлетт, а как насчет завтрашнеговечера? — сказал Брепт. — Мы тоже хотим потанцевать с тобой — ведь мыне виноваты, что ничего не знали ни про барбекю, ни про бал. Надеюсь, ты еще невсе танцы расписала?

— Разумеется, вес! А отдула мне было знать, что выприскачете домой? Не могла же я беречь танцы для вас, а потом остаться с носоми подпирать стенку!

— Это ты-то? — Близнецы оглушительнорасхохотались.

— Вот что, малютка, ты должна отдать мне первый вальс,а Сью — последний и за ужином сесть с нами. Мы разместимся на лестничнойплощадке, как на прошлом балу, и позовем Джинси, чтобы она опять нам погадала.

— Мне не нравится, как она гадает. Вы же слышали — онапредсказала, что я выйду замуж за жгучего брюнета с черными усами, а я не люблюбрюнетов. — Ты любишь рыжеволосых, верно, малютка? — ухмыльнулсяБрент. — В таком случае пообещай нам все вальсы и ужин.

— Если пообещаешь, мы откроем тебе один секрет, —сказал Стюарт.

— Вот как? — воскликнула Скарлетт, мгновенно, какдитя, загоревшись любопытством.

— Это ты про то, что мы слышали вчера в Атланте. Сью?Но ты помнишь — мы дали слово молчать.

— Ладно уж. В общем, мисс Питти сказала нам кое-что.

— Мисс — кто?

— Да эта, ты ее знаешь, кузина Эшли Уилкса, котораяживет в Атланте, — мисс Питтипэт Гамильтон, тетка Чарльза и МеланиГамильтонов. — Конечно, знаю и могу сказать, что более глупой старухи яеще отродясь не встречала.

— Так вот, когда мы вчера в Атланте дожидались своегопоезда, она проезжала в коляске мимо вокзала, остановилась поболтать с нами исказала, что завтра у Уилксов на балу будет оглашена помолвка.

— Ну, это для меня не новость, — разочарованнопротянул Скарлетт. — Этот дурачок, Чарли Гамильтон, ее племянник,обручился с Милочкой Уилкс. Всем уже давным-давно известно что они должныпожениться, хотя он, мне кажется, не очень-то к этому рвется.

— Ты считаешь его дурачком? — спросилБрент. — Однако па святках ты позволяла ему вовсю увиваться за тобой.

— А как я могла ему запретить? — Скарлетт небрежнопожала плечами. — Все равно, по-моему, он ужасная размазня.

— И к тому же это вовсе не его помолвка будет завтраобъявлена, а Эшли с мисс Мелани, сестрой Чарльза! — торжествующе выпалилСтюарт.

Скарлетт не изменилась в лице, и только губы у нее слегкапобелели. Так бывает, когда удар обрушивается внезапно и человек не успеваетохватить сознанием то, что произошло. Столь неподвижно было ее лицо, когда она,не проронив ни слова, смотрела на Стюарта, что он, не будучи от природы слишкомнаблюдателен, решил: это известие, как видно, здорово удивило и заинтриговалоее.

— Мисс Питти сказала нам, что они собирались огласитьпомолвку только в будущем году, потому как мисс Мелани не особенно крепказдоровьем, но сейчас только и разговора что о войне, и вот оба семейства решилипоторопиться со свадьбой. Помолвка будет оглашена завтра за ужином. Видишь,Скарлетт, мы открыли тебе секрет, и ты теперь должна пообещать, что сядешьужинать с нами.

— Ну конечно, с вами, — машинально пробормотала Скарлетт.

— И обещаешь отдать нам все вальсы?

— Обещаю.

— Ну, ты — прелесть. Воображаю, как все мальчишкивзбесятся!

— А пускай себе бесятся, — сказал Брент. — Мывдвоем легко с ними управимся. Послушай, Скарлетт, посиди с нами и утром, набарбекю.

— Что ты сказал?

Стюарт повторил свою просьбу.

— Ладно.

Близнецы переглянулись — торжествующе, но не без удивления.Для них было непривычно столь легко добиваться знаков расположения этойдевушки, хотя они и считали, что она отдает им некоторое предпочтение перед другими.Обычно Скарлетт все же заставляла их упрашивать ее и умолять, водила за нос, неговоря ни «да», ни «нет», высмеивала их, если они начинали дуться, и напускалана себя ледяную холодность, если они пробовали рассердиться. А сейчас она, всущности, пообещала провести с ними весь завтрашний день — сидеть рядом набарбекю, танцевать с ними все вальсы (а уж они позаботятся, чтобы вальсвытеснил все другие танцы!) и ужинать вместе. Ради этого стоило даже вылететьиз университета!

Окрыленные своим неожиданным успехом, близнецы не спешилиоткланяться и продолжали болтать о предстоящем барбекю, о бале, о МеланиГамильтон и Эшли Уилксе, отпуская шутки, хохоча, перебивая друг друга идовольно прозрачно намекая, что приближается время ужина. Молчание Скарлетт несразу дошло до их сознания, а она за все это время не проронила почти ни слова.Наконец и они ощутили какую-то перемену. Сияющий вечер словно бы потускнел —только близнецы не могли бы сказать, отчего это произошло. Скарлетт, казалось,совсем их не слушала, хотя ни разу не ответила невпопад. Чувствуя, чтопроисходит нечто непонятное, сбитые с толку, раздосадованные, они пытались ещенекоторое время поддерживать разговор, потом поглядели на часы и нехотяподнялись.

Солнце стояло уже совсем низко над свежевспаханным полем, иза рекой черной зубчатой стеной воздвигся высокий лес. Ласточки, выпорхнув иззастрех, стрелой проносились над двором, а куры, утки и индюки, одни — важновышагивая, другие — переваливаясь с боку на бок, потянулись домой с поля.