Эти молодые люди, так же как и их богатые соотечественники, горелижеланием сразиться с янки, если война все же начнется, — но тут возникалделикатный вопрос денежных расходов. Редко кто из мелких фермеров имел лошадей.Они возделывали свою землю на мулах, да и в этих животных у них не былоизлишка, — в лучшем случае две-три пары. Пожертвовать своими мулами длявоенных нужд они не могли, даже если бы в Эскадроне возникла потребность вмулах, чего, разумеется, никак не могло произойти. А белые бедняки почиталисебя на вершине благоденствия, если имели хотя бы одного мула. Что же доохотников и трапперов, то у тех и подавно не было ни лошадей, ни мулов. Онипитались тем, что приносил им их клочок земли, или подстреленной дичью, а такжеза счет простого товарообмена: пятидолларовая бумажка раз в году являласьбольшой редкостью в их руках, и ни о каких лошадях и мундирах им не приходилосьи помышлять. Однако они в своей бедности были столь же непреклонно горды, какплантаторы в своем богатстве, и никогда не приняли бы от богатых соседейникакой подачки, ничего, хотя бы отдаленно смахивающего на милостыню. А посему,дабы сформировать Эскадрон, не уязвляя при этом ничьего самолюбия, отецСкарлетт, Джон Уилкс, Бак Манро, Джим Тарлтон, Хью Калверт и другие, а всущности, каждый крупный плантатор графства, за исключением одного толькоЭнгуса Макинтоша, выложили денежки на экипировку и лошадей для Эскадрона. Вконечном счете каждый плантатор согласился внести деньги на экипировку своихсыновей и еще некоторого количества чужих молодцов, но все это было облечено втакую форму, что менее имущие члены Эскадрона могли получить обмундирование илошадь без малейшего ущемления своей гордости.

Дважды в неделю Эскадрон собирался в Джонсборо — проходитьстроевую подготовку и молить бога, чтобы поскорее началась война. Нехватка влошадях еще была, но те, кто уже сидел в седле, проводил — как это импредставлялось — кавалерийские маневры в поле позади здания суда, поднимаяоблака пыли, надрывая глотки до хрипоты и размахивая саблями времен Войны занезависимость, снятыми со стен гостиных или кабинетов. Те же, кто еще необзавелся конем, сидели на приступочке перед лавкой Булларда, наблюдали засвоими гарцующими на лошадях товарищами по оружию, жевали табак и делилисьслухами. А порой состязались в стрельбе. Особой нужды в обучении этих парнейстрельбе не возникало. Большинство южан приобщались к огнестрельному оружиючуть не с колыбели, а повседневная охота на всевозможную дичь сделала каждою изних метким стрелком.

Самые разнообразные виды огнестрельного оружия поступали издомов плантаторов и хижин трапперов всякий раз, как Эскадрон объявлял сбор.Длинноствольные ружья для охоты на белок, бывшие в ходу еще в те годы, когдапоселенцы впервые перевалили за Аллеганы: старые, заряжающиеся с дула мушкеты,имевшие на своем счету немало индейских душ во времена освоения Джорджии:кавалерийские пистолеты, сослужившие службу в 1812 году в стычках с индейскимплеменем семинолов и в Мексиканской войне; дуэльные пистолеты с серебрянойнасечкой: короткоствольные крупнокалиберные пистолеты; охотничьи двустволки икрасивые новые винтовки английской выделки с блестящими отполированными ложамииз благородных пород дерева.

Обучение всегда заканчивалось в салунах Джонсборо, и кнаступлению ночи вспыхивало столько драк, что офицеры были бессильны уговоритьсвоих сограждан не наносить друг другу увечья — подождать, пока это сделаютянки. В одной из таких стычек и всадил Стюарт Тарлтон пулю в Кэйда Калверта, аТони Фонтейн — в Брента. В те дни, когда формировался Эскадрон, близнецы,только что изгнанные из Виргинского университета, возвратились домой и своодушевлением завербовались в его ряды. Однако после упомянутой перестрелки,два месяца назад, их матушка снова отправила своих молодцов в университет — наэтот роз в Джорджии, — с приказом: оттуда ни шагу. Пребывая там, они, квеликому огорчению, пропустили радости и волнения учебных сборов и теперьсочли, что университетским образованием вполне можно пожертвовать радиудовольствия скакать верхом, стрелять и драть глотку в компании приятелей.

— Ладно, поехали к Эйблу, — решил Брент. — Мыможем переправиться через реку вброд во владениях мистера O’Хара, а потом в двасчета доберемся туда через фонтейновские луга.

— Только не ждите, что вас там чем-нибудь накормят,окромя жаркого из опоссума и бобов, — бубнил свое Джимс.

— А ты вообще не получишь ничего, — усмехнулсяСтюарт. — Потому как ты сейчас отправишься к ма и скажешь ей, чтоб нас нождали к ужину.

— Ой нет, не поеду! — в ужасе вскричалДжимс. — Не поеду, нет! Больно-то мне надо, чтоб хозяйка с меня, заместовас, шкуру спустила! Перво-наперво она спросит, как это я недоглядел, что васопять из ученья выперли. А потом я буду виноват, что вы сейчас из дома улизнулии она не может дать вам взбучку. Йот тут она и начнет меня трепать, как уткадождевого червя, и н один стану за все в ответе. Нет уж, ежели вы не возьметеменя с собой к мистеру Уиндеру, я убегу в лес, схоронюсь там на всю ночь, ипущай меня забирает патруль — все лучше, чем попасться хозяйке под горячуюруку.

Близнецы негодующе и растерянно поглядели на исполненногорешимости чернокожего мальчишку.

— С этого идиота и вправду хватит нарваться на патруль,и тогда ма не успокоится еще неделю. Честное слово, с этими черномазыми однаморока. Иной раз мне кажется, что аболиционисты не так-то уж и плохо придумали.

— Нечестно, если на то пошло, заставлять Джимсарасплачиваться за нас. Придется взять его с собой. Но слушай ты, черномазыйнегодник, посмей только задирать нос перед тамошними неграми и хвалиться, что унас жарят цыплят и запекают окорока, в то время как они питаются толькокроликами да опоссумами, и я… я, пожалуюсь на тебя ма. И мы не возьмем тебя ссобой на войну.

— Задирать нос? Чтоб я стал задирать нос перед этиминищими неграми? Нет, сэр, я не так воспитан. Миссис Беатриса научила меня почасти хороших манер, почитай что не хуже вас умею.

— Ну, в этом деле она не слишком-то преуспела — что снами, что с тобой, — сказал Стюарт, — Ладно, поехали.

Он осадил своего крупного гнедого жеребца, а затем, дав емушпоры, легко поднял над редкой изгородью из жердей и пустил по вспаханному полюДжералда О’Хара. Брент послал свою лошадь за гнедым жеребцом, а следом заюношами перемахнул через изгородь и Джимс, прильнув к луке и вцепившись вгриву. Джимс не испытывал ни малейшей охоты перепрыгивать через изгороди, ноему приходилось брать и более высокие препятствия, дабы не отставать от своиххозяев. В сгущавшихся сумерках они поскакали по красным бороздам пашни и,спустившись с холма, уже приближались к реке, когда Брент крикнул брату:

— Послушай, Сью, а ведь, что ни говори, Скарлетт должнабыла бы пригласить нас поужинать?

— Да я все время об этом думаю, — крикнул в ответСтюарт. — Ну а почему, как ты полагаешь…

Когда близнецы ускакали и стук копыт замер вдали, Скарлетт,в оцепенении стоявшая на крыльце, повернулась и, словно сомнамбула, направиласьобратно к покинутому креслу. Она так старалась ничем не выдать своих чувств,что лицо у нее от напряжения странно онемело, а на губах еще дрожала вымученнаяулыбка. Она тяжело опустилась в кресло, поджав под себя одну ногу и чувствуя,как сердцу становится тесно в груди от раздиравшего его горя. Она болезненноощущала его короткие частые толчки и свои странно заледеневшие ладони, ичувство ужасного, непоправимого несчастья овладело всем ее существом. Боль ирастерянность были написаны на ее лице — растерянность избалованного ребенка,привыкшего немедленно получать все, чего ни попросит, и теперь впервыестолкнувшегося с неведомой еще теневой стороной жизни.