Мне кажется, тебе надо как-то отметить это, Нэнси. Я простостаруха с отвратительным характером, ругающаяся на чем свет стоит, но чегоможно ожидать при такой паскудной жизни?

Так о чем это я? Что я говорила?

А… да. Спасибо, милочка.

Джо оставил мне только лачугу в Ист-Хед да шесть акровземли, почти заросших ежевикой и сахарным тростником, который, сколько его нивырубай, все равно лезет наружу. Что еще? Дай-ка вспомню. Три грузовичка, но наних уже невозможно было ездить — два пикапа-подборщика и один для перевозкигруза — четыре корда note 1 леса, счет от бакалейщика, счет от торговцаскобяными товарами, счет из нефтяной компании, счет из похоронного бюро… А дляполного счастья, еще и недели не пролежал Джо в земле, как заявился ГарриДусетт с проклятой долговой распиской, и в ней черным по белому было написано,что Джо должен ему двадцать долларов за пари на бейсбольном матче.

Он оставил все это мне, но уж не думаете ли вы, что Джооставил мне какую-нибудь страховку? Вот уж нет, сэр! Хотя, возможно, этот фактбыл благословением Господним, особенно в той ситуации. Но дело совсем в другом;сейчас я пытаюсь рассказать вам, что Джо Сент-Джордж вовсе и не был мужчиной;он был мельничным жерновом, висевшим на моей шее. Даже хуже, потому что жерновне напивается вдрызг, а потом не приходит домой, пропитанный запахом пива, даеще горя желанием кинуть пару палок поутру. Конечно, все это еще не могло статьпричиной его убийства, но для начала было вполне достаточно.

Остров — не совсем подходящее место для убийства, должна явам сказать. Всегда найдется человек, сующий нос не в свои дела, когда тынаконец-то решишься на такое. Вот почему я убила его именно тогда и именно так,но я еще доберусь до этого. Сейчас же достаточно будет сказать, что я сделалаэто три года спустя после гибели мужа Веры Донован в автомобильной катастрофегде-то под Балтимором — они жили в этом городе, когда не приезжали на лето вЛитл-Толл. В те времена все болтики и шурупы в голове Веры Донован были ещекрепко и надежно завинчены.

Видите ли, оказавшись по милости Джо абсолютно без денег, япопала в чертовски затруднительное положение — мне казалось, в мире нет болееотчаявшегося и растерянного человека, чем одинокая женщина с тремя детьми наруках. Я уже подумывала о том, чтобы уложить свои манатки и попробоватьустроиться в какую-нибудь бакалейную лавку в Джон-спорте или пойти работатьофицианткой в один из тамошних ресторанчиков, когда эта безмозглая кошка решилаперебраться на наш остров и жить здесь круглый год. Многие подумали, что онатронулась умом, приняв такое решение, но я вовсе не удивилась — она и до этогомного времени проводила здесь.

Парень, работавший у Веры в те дни (я не помню его имени, ноты знаешь, о ком я говорю, Энди, — тот придурок, носивший такие облегающиештаны, что выставлял всему миру на обозрение свои огромные, как бочонки, яйца),вызвал меня и сказал, что Миссус (он всегда называл ее только так: Миссус; нуразве это не глупо?) хотела бы знать, не соглашусь ли я работать у нее полныйрабочий день в качестве экономки. Ну что ж, я работала у нее в летнее время с1950 года, поэтому вполне естественно, что она сначала обратилась ко мне, а нек кому-нибудь другому, но тогда это казалось мне подарком в ответ на все моимолитвы. Я сразу же согласилась и проработала у Веры вплоть до вчерашнего утра,когда она разбила свою тупую башку о ступеньки лестницы.

Чем занимался ее муж, Энди? Кажется, он делал самолеты?

Ах, вот как. Да, я действительно слышала об этом, но ты жезнаешь, как болтливы люди на острове. Наверняка я знаю только то, что они былиобеспеченными людьми, очень обеспеченными, и Вера унаследовала все богатствопосле смерти мужа — кроме того, конечно, что забрало у нее правительство, но, ядумаю, эта сумма была просто мизерной по сравнению с тем, что эта семейказадолжала казне. Майкл Донован слыл хитрой бестией, к тому же у него былжелчный характер. Старый лис. И хотя никто не верил в это. Вера Донован, судяпо последним десяти годам ее жизни, в хитрости и коварстве ни в чем не уступаласвоему мужу… хитрила она до последней минуты. Интересно, знала ли Вера, в какуюпропасть ввергнет меня, если не просто умрет от сердечного приступа в своейпостели, а сделает нечто другое? Я целый день просидела на шаткой лестнице вИст-Хед, задавая себе этот… и еще тысячу других вопросов. Сначала я подумала,что нет, она не знала, потому что даже у овсянки было больше мозгов, чем у ВерыДонован в последнее время, а потом я вспомнила, как она относилась к пылесосу,и подумала, возможно… вполне возможно, что она знала.

Но теперь это уже не имеет значения. Самое главное сейчас —то, что я попала из огня да в полымя, и мне необходимо защищаться, пока я ещене совсем поджарилась. Если только я еще смогу защититься.

Я начала с работы экономкой у Веры Донован, но потом сталакем-то вроде оплачиваемой компаньонки. Мне не понадобилось слишком многовремени, чтобы почувствовать разницу. Как Верина экономка я должна быладавиться дерьмом по восемь часов в день пять раз в неделю, а в качестве еекомпаньонки мне приходилось делать то же самое двадцать четыре часа в сутки.

Первый сердечный приступ случился с Верой летом 1968-го,когда она смотрела по телевизору съезд демократов, проходивший в Чикаго.Приступ был незначительным, и Вера винила во всем сенатора Хьюберта Хамфри. «Яслишком долго смотрела на эту счастливую задницу, — говорила Вера, — от этого уменя поднялось чертово давление. Я должна была предвидеть, что к этому все иидет, но мне казалось, победить должен Никсон».

В 1975-м у Веры был более серьезный приступ, но теперь уженевозможно было обвинить в случившемся политиков. Доктор Френо сказал, что ейследует бросить курить и пить, но он мог бы и поберечь слова — такая породистаякошка, как Вера Поцелуй-Меня-в-Задницу Донован не будет прислушиваться ксоветам простого сельского врача, каковым был Чип Френо. «Я еще переживу его, —обычно говорила Вера, — и на его могиле выпью виски с содовой за упокой егодуши».

Какое-то время казалось, что именно так все и будет — онпродолжал бранить ее, а Вера держалась на плаву, как лайнер «Куин Мэри». Нозатем, в 1981 году, Вера наткнулась на огромный риф, а ее управляющий домомпогиб в автомобильной катастрофе на материке в следующем году. Вот тогда-то я иперебралась жить к ней. Это было в октябре 1982 года.

Так ли уж это было необходимо? Не знаю. Кажется, нет. У менябыло «социальное обеспечение», как называла это Хэтти Мак-Леод. Не так уж имного, но дети уже выросли. Малыш Пит предстал перед Высшим Судом — беднаязаблудшая овечка, так что мне удалось скопить немного деньжат. Жизнь на островевсегда была дешевле, чем на материке. Так или иначе, но не было крайнейнеобходимости перебираться жить к Вере.

Но к тому времени мы уже привыкли друг к другу. Мужчине этотрудно понять. Мне кажется, Нэнси, с ее блокнотом, карандашами и магнитофоном,частично понимает меня, жаль, что ей здесь не дано право слова. Мы привыклидруг к другу, как привыкают к своему соседству две старые летучие мыши, висящиевниз головой в одной и той же пещере уже много лет, хотя их и нельзя назватьлучшими друзьями. Разница была невелика. Единственное, что изменилось в моейжизни, — теперь в шкафу рядом с моей рабочей одеждой висели выходные платья, потомучто к концу 1982 года я проводила у Веры все дни и почти все ночи. С деньгамистало немного получше, но не настолько, чтобы внести первую плату за«кадиллак», — понятно, о чем я говорю? Ха!