Навстречу по тропке двигалась ветхая от старости женщина.Согнутая, как в поясном поклоне, она при каждом шаге опиралась на толстуюсуковатую палку. Из-под серого от пыли платка выбивались такие же серые,покрытые пылью, седые волосы.

При виде Мрака остановилась, он развел руки в стороны, мол,грабить не собираюсь, старуха настороженно рассматривала незнакомца подслеповатымиглазами, лицо её напоминало печёное яблоко, спросила скрипучим голосом:

— Не в Барбус ли идешь, добрый человек?

— Это я добрый? — усомнился Мрак. — Может, ив Барбус, если он выскочит на дорогу.

Старуха с некоторым испугом смотрела в его широкое, побитоеоспой лицо, сказала надтреснуто:

— Да уж точно выскочит...

— Откуда ведаешь?

— Потому что ведьма я. Что-то в тебе странное... дай-каладонь, посмотрю...

— Ведьма? — повторил Мрак. — На, смотри... Проверим,ведьма или просто людёв пугаешь.

Колдунья смотрела на его широкую твёрдую ладонь долго и снедоумением.

Лицо застыло, потом с испугом отшатнулась, ещё дольшевсматривалась в странного человека.

— Да, — прошамкала она наконец, — как толькотвоё сердце ещё не сгорело? Мрак буркнул:

— Сгорело. Один пепел. Она кивнула.

— Пепел и головешки, сердешный. Но есть и крохотныйзелёный росток на самом краю поля... береги его, чужестранец! Завянет — умрёшь.

Мрак подумал, пробормотал:

— Как раз теперь бы не хотелось.

— Понимаю, — прошептала ведьма. — Я не знаю,как тебе удалось, но я не вижу конца твоей жизни... Она теряется в той дали,куда мой взор заглянуть не может. Однако ты всё же можешь умереть даже сегодня.Не от меча или стрелы, как ты думаешь!.. Ты ещё не знаешь, что нельзя выронитьхотя бы слезу, нельзя вознегодовать, нельзя разгневаться...

Мрак воскликнул:

— Так это и не жить!

— Это не всю жизнь, — успокоила ведьма. — Тытак истерзал сердце, что не выдержит даже самой малой слезинки... Сгорит дотла.Дай зарасти выжженному полю молодой травой. Это недолго, всего годик-другой...

— Ого! — сказал Мрак. — Нет, я не собираюсьреветь или терзаться... сам не знаю, что со мной было, затмение какое-то, новсё равно, годик-другой — это же вечность!

— Ты ещё узнаешь, что такое вечность, — сказалведьма загадочно. От её скрипучего голоса мороз пробежал по его спине. —Год-два — это меньше, чем день. Потом это будет даже меньше, чем час...

Мрак дал ей монету, покачал головой и пошёл в сторону реки.В голове всё ещё звучали странные слова ведьмы, это же надо — не волноваться,не гневаться... как вдруг настороженные уши уловили впереди вроде бы детскийплач. Раздвинул кусты, у самой воды сидит, подтянув колени до самогоподбородка, худой подросток. Когда Мрак вывалился из зелени, подростокиспуганно оглянулся. Мрак присвистнул. При резком движении из-за головыподростка выметнулись длинные светлые волосы. На него уставились огромныезелёные глаза совсем молоденькой девчушки. Рядом с ней на траве лук, простой,из гнутой палки, и берестяной колчан со стрелами.

— Чего ревёшь? — спросил Мрак участливо.

Она от его рыка подпрыгнула, губы затряслись, а глаза сталисовсем как два блюдца.

— Я... я ничего...

— Чего ревёшь? — повторил он. Взгляд его скользнулпо воде, привычно измеряя скорость течения, крутизну берега на тойстороне. — Река мелковата... Можно портки не снимать...

Он не смотрел в её сторону, дабы не пугать, и вскоре еёнесмелый голосок прозвучал почти с обидой:

— Да, это тебе... Ты вот какой здоровый... А мне сголовой...

— Ну и что?

— Я плавать не умею!

Мрак покосился на маленькую женщину. Слёзы уже высохли, онамедленно поднялась. Голова её едва-едва достигала ему до середины груди. Да ито не голова, а пышные волосы, похожие на яркие осенние листья. На бледном спрозеленью лице ярко выступали веснушки.

— Плавать? — удивился он. — Да ты такаялегонькая, не утонешь...

В её зелёных глазах блеснули искорки гнева. Похоже, она нетак истолковала намёк на свое изящество, губы сжались в тонкую линию:

— Ты сам... то, что плавает поверху!

— Бедная, — пожалел Мрак, — сколько же тебябили, что так озлобилась... Садись на плечо, я перейду вброд этот ручеишко.

К его удивлению, она словно ждала такого приглашения. Неуспел присесть, как она подхватила свой лук и стрелы, покарабкалась по нему,как белка по дубу, взобралась на спину, но сесть на одно плечо явно забоялась,Мрак ощутил, как его щек с двух сторон коснулись её тонкие колени, кожагорячая, прогретая солнцем, а босые пятки опустились на грудь. Тонкие пальцыухватили его сперва за волосы, он хотел бы продлить этот миг, но она словноспохватилась, поспешно ухватилась за голову, закрыв ладонями уши.

— Ох и трусливая же ты, — проворчал он, но былоприятно чувствовать её маленькие горячие ладони на ушах, — да не сброшу ятебя, не сброшу...

— Вода холодная, — предупредила она.

— Это для тебя... шкилетик.

Он вошёл в реку, берег понижался медленно. Он дошёл почти досередины, когда вода наконец хлынула через голенища сапог. Дальше днопонизилось ещё, а перед самым берегом холодная вода дошла ему до груди. Девкавзвизгнула и поджала пятки.

— До чего же трусливая, — повторил Мрак. Онмедленно выбрел на берег, вода с него бежала в три ручья. — Как водыстрашишься... Ты не покусаешь меня?

Она удивилась.

— С чего бы?

— Да взбесившиеся волки воды боятся... Наверное, итакие лисята — тоже? Слезай, мне надо воду из сапог вытрясти.

На самом деле самому не хотелось, чтобы его шею покинулотакое тёплое, даже горячее тельце, настолько лёгкое, что не чувствовал веса, нехотелось, чтобы её пальцы перестали трогать его уши, волосы, хватать за щёки.

Тонкие, но крепкие ноги стиснули его шею с неожиданнойсилой, а пальцы в его густых волосах обрели неожиданную мощь. В тонком голоскезазвенел торжествующий смех:

— Ты ещё не понял, чужеземец?

— Чего? — спросил Мрак.

— Я мавка!

Мрак переспросил:

— Ну и что, ежели мавка или нявка? Слезай, вода всапогах хлюпает. Ежели бы дырявые, сама бы вылилась, а то...

Ладонь легонько и покровительственно похлопала его по щеке.

— Какой ты... тупой. Мавки боятся воды, это верно. Мнебы на эту сторону никогда не перебраться. Разве что на плечах такого вот... Нотеперь я не слезу. А попробуешь скинуть, я так тебе шею сдавлю, что замертвосвалишься.