Она сильнее сжала ноги, Мрак ощутил, что в девчонке большесилы, чем она выказала на том берегу.

— Вот ты какая, — сказал он горько. — Почемусо мной все женщины... вот так?

Она ответила гордо и независимо:

— А потому, что мы все такие. Женщин надо любить, наруках носить, а на шею мы и сами залезем. Скинуть же нас непросто...

Он вздохнул:

— Да я знаю... Мне так и идти в хлюпающих сапогах?Голосок над его головой прозвучал задумчиво:

— Ты выглядишь таким простым, безобидным... что дажестрашно. Ладно, рискнем. Сядь на тот пень, задирай ноги. Но если попробуешь перекатитьсяна спину, чтобы меня задавить, то это напрасно, уразумел? Я успею сдавить шеюраньше. К тому же... меня не так просто задавить.

Он покосился на загорелые ноги на своей груди. Под тонкойкожей с золотистым пушком чувствуются молодые сильные мышцы. Когда она ёрзала,устраиваясь на его плечах поудобнее, её ноги касались его щек, а когда онповернул голову, стараясь увидеть её хотя бы краем глаза, его губы упёрлись внежное пахнущее травами колено, тёплое и словно бы светящееся изнутри.

— Как у тебя колотится сердце, — сказала онаудивлённо. — Мою пятку просто подбрасывает!

— Это от страха, — объяснил он.

— Не боись, — успокоила она. — Я не станугрызть тебе голову. Чего её грызть? Голова как валун, литая! Мне нужно, чтобыты носил меня по этому краю. Ручьёв слишком много, болота на каждом шагу...Тебе все нипочём, а я воды боюсь. Мне сверху видно всё, я хоть оленя, хотькабанчика подстрелю. И тебе дам поглодать косточки, я ж всего оленя не съем!

— Косточки? — переспросил Мрак. — Гм...ладно, я люблю кости. Кстати, я тоже не зря ношу лук. Когда завидишь оленя, дайзнак. Поглядим, кто быстрее всадит в него стрелу.

Оленя первым учуял он. Хотел смолчать, пусть она заметитпервой, но подходили все ближе, уже и олень поднял голову, тревожнопринюхивается, вот-вот даст деру, а мавка все хвастается, какого хорошего коняотловила, разомлела на солнышке, уже и колени раздвинула, и Мрак сказалтихонько:

— Олень... Вон там, за орешником...

Она вздрогнула, пробуждаясь от своих мавкячих дум. Ногистиснули шею с излишней поспешностью, он снова ощутил обеими щеками её нежнуюкожу.

— Где?.. Ух ты, какой красавец!

Он чувствовал, как она поспешно сорвала со своей узенькойспины лук. Над головой послышался едва слышный скрип сгибаемого дерева. Онсхватил свой лук, наложил стрелу и выстрелил, почти не целясь, ибо над головойуже щелкнула тетива.

Его стрела исчезла в зелени. По ту сторону затрещало, встороне колыхнулись кусты, потом ещё и ещё. Когда он, побуждаемый мавкой,проломился через заросли, олень ещё бился, успев сделать всего три прыжка. Еёстрела торчала в горле, а его стрела пробила левый бок.

Её маленькая ладошка погладила его по уху.

— Присядь. Я разделаю зверя... Ты в самом делестреляешь неплохо. Прямо в сердце! Но это случайно. Ты не мог его видеть. А япрямо в горло...

Он присел, буркнул:

— Давай я сам. Это мужское дело. Если женщинаразделает, то и есть будет противно.

Над головой прозвенел серебристый смех.

— Я не женщина, чужеземец! Я мавка... Но разделай, еслисумеешь. Только будь осторожен с ножом, если понимаешь, о чём я... Я успеюсломать шею раньше.

Он покосился на нежное колено, чувствуя сильное желаниекоснуться его губами. Сглотнул, пообещал осипшим голосом:

— Я буду осторожным.

Оленя он и разделал, и жарил на углях, а мавка всё ёрзала внетерпении и приговаривала:

— Ну, уже готово!.. Уже!..

— Ещё не уже, — сказал он. — Щас будетготово... Он сунул руку в мешок, мавка насторожилась, но он на ощупь выдрализ-под спящей жабы узелок, мавка распахнула глаза в великом удивлении:

— Соль?.. Как здорово!

— И ты соль любишь?

— А кто её не любит?

— Тоже верно, — сказал он. — Я видел, каккозы сотни верст проходят, только бы полизать глыбу соли... Вот щас посолю... апотом вот здесь... и всё, можно есть... коза.

— Сам ты... Ты знаешь, на кого ты похож?

— Знаю, — ответил он. — Но ты лучшепомалкивай.

Он разделал оленя целиком и зажарил все куски. Поблизостиросли жгучие травы, молодое мясо с готовностью дало сладкий сок, мавка чавкалаи восторгалась, он ел быстро и жадно, чувствуя, как в груди нарастает радостноерычание большого и сильного зверя. И хотя он умел несколько дней бежать вообщебез крошки во рту, но когда выпадает вот такая возможность, то надо жрать,жрать от пуза, лопать вволю и в запас, распускать пояс и снова жрать, пока неполезет из ушей.

После сытного обеда мавка возжелала малость отдохнуть, а тоу неё от тряски заболит переполненный живот, но, похоже, как и Мрак, отдыхатьне умела и не любила: тут же указала на выглядывающие из кустов острые рыжиемордочки:

— Им тоже поесть надо, пойдём отсюда.

— Да, — согласился он, — хотя после тебя тамостались только копыта.

— После тебя, — уличила она. — Ты ж костигрыз, зверюга!

— В костях самый сладкий мозг, — возразилон. — Вон у тебя хоть и тоненькие, а, знаешь, сколько в них сладости?

— Но-но, — сказала она предостерегающе, —поднимайся!

Через четверть часа заросли остались далеко позади, мавкажадно присматривалась к новым для неё рощам, заросшим лесом холмам.

Дорога постепенно стала шире, протореннее. Мраку почудилисьзапахи дыма, окалины железа, угля, но ветерок стих, и он не был уверен, что емуне почудилось.

— А что там? — спросил он. Голос пояснилсловоохотливо:

— Там уже веси одна возле другой, а ещё дальше —стольный град Барбус. Так говорят, я там не бывала. Но мы, конечно же, туда непойдём...

— Почему? — удивился Мрак.

В голосе мавки прозвучала насмешка:

— Ну и туп же ты, чужеземец... Тебе идти туда тоже нестоит. Пропадёшь, тебя и куры лапами загребут. Там народ злой, быстрый.

Он пожал плечами, с удовольствием чувствуя, как её нежныеколени елозят по его щекам.

— А что такого? Девка сидит у мужика на плечах!..Невидаль? Женщины и так все ездят на нас. Это ж так привычно. Никто и глазом неповедёт... Впрочем, ты девка красивая, на тебя будут заглядываться... Ну ипусть смотрят. Мы еще и деньги за показ будем брать. Там ещё будут драться зачесть тебя самим поносить на шеях.

Она слушала, колени чуть расслабились, затем опомнилась, подкожей напряглись крепкие мышцы.