— В пятницу, тринадцатого, — мрачно сказал Стефан.

— Да, — испуганно подтвердила Бонни, опять чувствуя себямаленькой и напутанной.

— Стефан, не смотри так. Ты меня пугаешь. Что не так? Чеготы боишься?

— Я не знаю, — сказал Стефан вслух, но про себя подумал, чточто-то случится обязательно. Другая Сила не пропустила еще ни одного праздника,а этот, возможно, будет последним в году. Но сейчас думать об этом не былосмысла.

— Пошли. Мы сейчас действительно опоздаем.

Он был прав. Аларих Зальцман стоял у доски, как в тот день,когда он впервые появился в кабинете истории. Если он и заметил, что ониопоздали, то не обратил на это внимания, а лишь приветливо улыбнулся.

Так, значит, ты и есть охотник за охотниками, подумалСтефан, садясь и пристально изучая человека, стоящего перед ним. А может быть,ты — что-то большее? Еленина Другая Сила?

На первый взгляд, это было очень вероятно. Пшеничные волосыАлариха, длинноватые для учителя, его мальчишеская улыбка — все это создавалообраз безобидного простачка, но Стефану с самого начала было интересно, чтоскрывается под этой невинной внешностью. Но все же было непохоже, что Зальцманстоял за нападением на Елену или инцидентом с собаками. Так хорошозамаскироваться невозможно.

Елена. Стефан сжал кулаки под столом. Боль медленноподнималась в груди. Он не хотел о ней думать. Последние пять дней он пережилтолько благодаря тому, что гнал от себя мысли о ней, и это отнимало все силы. Издесь было худшее место для того, чтобы пытаться отвлечься от раздумий олюбимой, потому что, когда тебе неинтересно говорящееся в аудитории, остаетсятолько сидеть и думать.

Он заставил себя тихо и спокойно вдохнуть. С ней все было впорядке, и это было самое важное. Ничто другое не имело значения. Но даже покаон говорил это себе, ревность обжигала его, как удары бича. Он все еще не былуверен, что не Дамон тогда столкнул его умирать в шахту заброшенного колодца. Ктому же он гораздо охотнее поверил бы в Еленину идею о Другой Силе, если бы былуверен, что это не Дамон тогда гнался за Еленой по мосту. Дамон — зло. У негонет ни милосердия, ни моральных принципов.

А с другой стороны, что он сделал такого, чего не делалСтефан? Этот вопрос Стефан задавал себе тысячу раз. Ничего.

Кроме убийства.

Стефан пытался убить. Он пытался убить Тайлера. Гнев наДамона поостыл, и он взглянул на задние ряды, вместо того чтобы внимательносмотреть на доску.

Галерка пустовала. Тайлер выписался из больницы еще вчера,но в школе он еще не появлялся. Впрочем, никакой опасности его воспоминания отом дне все равно не представляют. Внушение на временную амнезию продержитсядостаточно долго, если никто не будет манипулировать рассудком Тайлера.

Вдруг Стефан понял, что его зрачки сужаются, когда онсмотрит на парту Тайлера. А в это время кое-кто наблюдает за ним.

Мэтт быстро отвернулся и склонился над учебником истории, ноСтефан успел увидеть выражение его лица.

Стефан пытался заставить себя не думать ни о чем исосредоточиться на рассказе Алариха про войну Алой и Белой Розы.

5 декабря, точно времени не знаю, возможно, позднее утро

Дорогой дневник,

Утром Дамон вернул мне тебя. Стефан не захотел, чтобы я возвращаласьк Алариху на чердак. Я пишу его ручкой. Мне больше ничего не принадлежит, ну,по крайней мере, я не могу пользоваться привычными вещами — тетя Джудитзаметит, если я их заберу.

Прямо сейчас я сижу в амбаре за пансионом. Я не могу войти впомещение, где спят люди, если меня туда не пригласили. Животные, по-моему, нев счет — тут несколько крыс спят под сеном, и сова под крышей. Сейчас мы необращаем друг на друга внимания.

Я пытаюсь не впадать в истерику.

Я пытаюсь отвлечься и пишу сюда — занимаюсь чем-то знакомым,привычным, нормальным. С той только разницей, что теперь вряд ли что-то в моейжизни будет нормальным.

Дамон говорит, что я привыкну гораздо быстрее, еслипостараюсь забыть старую жизнь и с радостью принять новую. По-моему, он уверен,что я непременно стану такой, как он. Он говорит, что я прирожденный охотник, идовольствоваться суррогатами нет смысла.

Прошлой ночью я охотилась на оленя — самого задиристого извсего стада. Я выпила его кровь.

Все, что я читаю в этом дневнике, — это грустный рассказ отом, что я постоянно искала что-то родное и естественное для себя. Но не ЭТО.Такая новая жизнь неестественна. Мне страшно подумать, во что я превращусь,если назову родной ЭТУ жизнь.

Боже, мне страшно.

Сова практически белая, особенно когда расправляет крылья истановится видна их внутренняя сторона. Сзади она выглядит золотистой. Но вдействительности у нее только немножко золотистого вокруг мордочки. Прямосейчас она сосредоточенно глядит на меня, потому что я издаю звуки, пытаясь незаплакать.

Смешно, наверное, но я все еще могу плакать. Ведьмы,наверное, не могут.

На улице пошел снег. Я закуталась в куртку.

Елена прижала блокнотик к телу и закуталась в куртку доподбородка. Было очень тихо, слышалось только дыхание спящей живности. Снаружитак же бесшумно шел снег, накрывая землю плотным белым одеялом. Еленауставилась перед собой остекленевшими глазами, не замечая слез, катившихся пощекам.

***

— Бонни Маккалог и Кэролайн Форбс, останьтесь, пожалуйста,после урока ненадолго, — отчеканил Аларих, когда прозвенел звонок с урока.

Стефан нахмурился, а потом погрустнел еще больше, когдаувидел, что за дверями класса стоит Викки Беннет, напуганная и стесняющаяся.

— Я буду ждать снаружи, — многозначительно сказал он Бонни.Та кивнула. Он поднял бровь, и она ответила понимающим взглядом. Этот взглядговорил: даже не думай, что я могу что-то там разболтать.

Выходя, Стефан надеялся, что Бонни сумеет удержать своекрасноречие при себе.

Ему пришлось посторониться, чтобы пропустить Викки Беннет,но он тут же налетел на Мэтта, который выходил из другой двери и пыталсявыскользнуть в коридор как можно скорее.

Не думая, Стефан схватил его за руку:

— Мэтт, погоди.