ста до ста пятидесяти дел в год. Карл V не стал увеличивать число королевских чиновников, которое и так было сокращено в 1360 году, когда король Иоанн вернулся в сократившееся в размерах, нищее и обезлюдевшее королевство.

С другой стороны, Карл V быстро понял, что функционирование монархии зависит прежде всего от согласия подданных. Если его нет, король ничего сделать не может. Получение согласия было абсолютной необходимостью. Этому его научил первый опыт управления, когда в возрасте восемнадцати лет он стал лейтенантом своего отца, находившегося в плену у англичан. После битвы при Пуатье Генеральные Штаты, спешно собранные на свое первое заседание осенью 1356 года, весьма холодно встретили вступительную речь королевского канцлера. Но молодой принц стоял на своем. Спокойно, но убедительно он сам объяснил враждебно настроенному собранию нужды королевства. Через год он уже под открытым небом выступал перед ревущей толпой парижан, пришедших на Пре-о-Клерк, чтобы приветствовать его врага — короля Наваррского. В случае политического кризиса что он мог сделать, кроме как обратить общественное мнение в свою пользу? Что еще можно было сделать для укрепления королевской власти, как не завоевать сердца и умы подданных?

Монархия нуждалась в прочном идеологическом фундаменте, в теоретическом осмыслении королевской власти, ей нужны были книги. В Луврской башне, зловещей крепости, которую Карл V превратил в роскошную резиденцию, была оборудована королевская библиотека: три комнаты, со стенами обшитыми ирландским деревом и сводчатыми потолками из кипариса для защиты от влаги и холода, оснащенные тридцатью маленькими подсвечниками и серебряной лампой, чтобы люди могли читать в темное время суток. Там были собраны тысяча томов, столько же, сколько в Сорбонне, но совершенно иного содержания — книгохранилище короля было библиотекой, специализированной на политических науках. Здесь было собрано все, что когда-либо было написано об искусстве и проблемах государственного управления. Имелись и работы, написанные по заказу самого короля. Среди них были и переводы, например, О граде Божьем (De Civitate Dei) Августина или Этика (Ethica), Экономика (Oeconomica) и Политика (Politica) Аристотеля. Также присутствовали и теоретические труды, такие как Сон о фруктовом саде (Songe du Vergier), крупная политическая энциклопедия, написанная изначально на латыни, а затем переведенная на французский язык.

Эти новые работы значительно обогатили политическую мысль того времени, а также получили широкое распространение, выйдя за пределы узкого круга клириков и деятелей культуры, поскольку Карл V позаботился о том, чтобы они были написаны или переведены на французский язык. Это стало решающим шагом вперед, поскольку дало политической науке собственный словарь определений. При переводе Политики Аристотеля Николя Оре́змский столкнулся с проблемой отсутствия во французском языке слов обозначающих абстрактные понятия и составил в начале книги небольшой глоссарий, придумав новые слова для обозначения тех, которые "не вошли в обиход", в том числе анархия и демократия, экономика, законодательство и политика.

Даже на французском языке все это выглядело довольно нудно. Дворяне и буржуазия предпочитали этим скучным вещам книги по истории и рыцарские романы. Желая достучаться до этой влиятельной части политического сообщества с помощью книг, Карл V вдохновил авторов на создание исторических эпопей во славу своей династии, в которых публика заново открыла для себя известных героев: Карла Великого и Святого Дионисия (Сен-Дени), а также Дагоберта и Гуго Капета.

История его собственного царствования и царствования его отца была написана под личным руководством Карла V. Читая текст или рассматривая миниатюры Больших французских хроник, широко распространенных на языке ойль, французы узнавали о своем далеком или не очень далеком прошлом. Их написание было доверено светскому перу канцлера Пьера д'Оржемона, и к памятному визиту императора в Париж, о котором был составлен длинный отчет, текст и миниатюры были тщательно отредактированы. Конь Карла V должен был быть таким же белым, как и черный конь императора на миниатюре, изображающей въезд двух государей в Париж, а два кресла на пиру должны были находиться на одинаковой высоте под лазурным балдахином, усыпанным флер-де-лис. Таким образом, формировалось историческое и национальное самосознание французов.

Но и народная культура не была обойдена вниманием королевской пропагандой. Не боясь навлечь на себя гнев Церкви, которая всегда была склонна называть веру в чудесные предметы, истории и силы суеверием, а то и опасной магией, Карл V позволил распространиться обрядам и верованиям монархического культа и вдохновил их на обогащение. Он позволил французам, несмотря на недовольство Церкви, поверить в то, что коронация — это священное таинство. Все во Франции знали, что святой елей был ниспослан с небес. Карл V добавил, что это не случайность, что король может излечивать золотуху, прикосновением к больным.

В это время жестоких войн люди часто желали узнать, что король, прежде чем выйти во главе армии в поле, отправился в Сен-Дени, чтобы "поднять Орифламму". Но Карл V не был воином и никогда лично не возглавлял свою армию. Однако он никогда не забывал о алом знамени, под которым короли когда-то вели свои армии к победе. Войны XIV века нанесли некоторый урон орифламме постоянно хранившейся в аббатстве Сен-Дени с точки зрения ее чудесной военной эффективности. Но, потерпев поражение на поле битвы, король приобрел национальную святыню: в 1356 году при Пуатье знаменосец Жоффруа де Шарни, образец доблестного рыцаря, погиб, не выпустив орифламмы из рук. Не сумев лично воспользоваться алым знаменем по назначению, Карл V вдохновил Церковь на литургию в его честь, с целым религиозным обрядом поднятия орифламмы и передачи ее знаменосцу. Это была возможность обогатить и расцветить свою легенду. Императору Константину во сне привиделся воин, спустившийся с небес для спасения империи и несущий на конце золотого копья квадратное алое знамя. Знамя было орифламмой, а воин — Карлом Великим.

Обо всем этом говорили клирики и паломники, рассказывали в прозе и стихах, воспевали в песнях. А еще были наглядные образы. Самым узнаваемым для всех французов был флер-де-лис. Его можно было увидеть повсюду. На монетах королевского монетного двора, лучшего, единственного монетного двора, выпускавшего в обращении монеты по всему королевству. На печатях, которые ставили чиновники королевской администрации, придавая пергаментам несомненную подлинность. На табличках, вывешиваемых на полях или на дверях домов, чтобы все знали, что имущество и его владелец находятся под королевской защитой, и поэтому их никому нельзя трогать.

Будучи эмблемой короля, флер-де-лис был наделен символическим значением. Три лепестка геральдической лилии "говорят всем: вера, мудрость и рыцарство, по милости Божьей, более многочисленны в этом королевстве, чем где-либо еще", как писали во времена Людовика Святого. Более склонный к сенсациям Карл V утверждал, что герб с тремя флер-де-лис также имеет небесное происхождение, ниспосланный Богом Хлодвигу накануне великой битвы. И вот в сердце Франции распространилось убеждение, что французы, как избранный народ нового времени, подданные христианского короля, живут в новой Святой Земле. Королевство стало священным.

Пропаганда Карла V носила далеко идущий характер. Целью ее было глубокое и прочное завоевание сердец и умов французского народа для королевской власти. Прекрасно понимая, что ни одно серьезное