— Пожалуй… — сказал Бестужев.

— Главное препятствие, что аппарат Штепанека пока чтоспособен передавать только немое, неозвученное изображение. Но это чистотехнологическая трудность, которую при вдумчивой работе можно и преодолеть. Уменя даже появились кое-какие идеи касательно передачи звука, но я не могу заниматьсяэтим в одиночку, без Штепанека. Как вам идея?

— Она действительно захватывающая, — сказалБестужев. — Получается, всякий, вернувшись вечером домой, сможет сесть каппарату и, вместо того чтобы отправляться в кинотеатр или оперу, получатьфильмы и спектакли, так сказать, по подписке на дом?

— Именно. Да что угодно — спектакли, лекции, проповеди,кафешантанные номера… — профессор ухарски подмигнул. — У меня естьсильное подозрение, что значительная часть людей предпочтёт великим драмамШекспира канкан в исполнении парижских танцовщиц, не зря же на один театрприходятся десятки кафешантанов, мюзик-холлов и прочих заведений невысокогопошиба… Такова уж человеческая природа, смешно думать, что на первом местебудут оперы и лекции по минералогии… Признаюсь вам честно: идею эту я не сампридумал, а почерпнул из фантастических романов Робида… не доводилось читать?Жаль, великолепная гимнастика для ума и великолепно освежает мозги посленапряженных учёных занятий… Ну, вы вполне поняли мою мысль?

— Да, конечно, — сказал Бестужев.

И подумал: уж не эту ли идею собирается использовать противсвоих обидчиков заокеанский миллионер Хейворт? Чрезвычайно похоже. Конечно,если эта штука распространится в массовом масштабе подобно телефону, она неистребит кинотеатры совершенно — но финансовый ущерб им наверняка нанесётогромный. Все, кто располагает мало-мальским достатком, захотят приобрестиподобный аппарат: не нужно выходить из дома, особенно в ненастную погоду, ненужно далеко ехать, не будет опасений, что сосед по креслу в кинотеатреокажется совершенно неподходящим субъектом, вульгарным, скверно пахнущим, а тои подвыпившим… Несказанное удобство!

— Профессор… — начал он задумчиво. — А вам некажется, что это устройство убьёт театр? Оперу?

Профессор прищурился:

— Мой юный друг, а разве фотография убила живопись?Разве тот же кинематограф убил театр? Даже если кинематограф станет звуковым,даже если во многих домах появятся синемафоны, какая-то часть людей будетпо-прежнему ходить в театр, чтобы увидеть спектакль не на экране, а висполнении «настоящих», живых актёров… или попросту для того, чтобы другихпосмотреть и себя показать, как это в привычке у нашего светского общества, длякоего выход в театр — не приобщение к сокровищам духа, а всего-навсего ещё одинсветский обычай… Театр, конечно, не умрёт… а вот кинотеатры, сдаётся мне, еслии не захиреют окончательно, то резко уменьшатся в количестве…

— Боюсь, их владельцам это не понравится, —осторожно сказал Бестужев.

Профессор развёл руками:

— А что прикажете делать? Поступь техническогопрогресса, знаете ли… В своё время пароходы значительно потеснили парусники,поезда разделались с пассажирскими дилижансами, перевозившими пассажиров межгородами. И так далее, и так далее… Против прогресса, простите за вульгарность,не попрёшь. Особенно когда на новшествах можно хорошо заработать…

— Вы говорили об этом со Штепанеком?

— Ну конечно! Я ему рисовал вдохновляющие перспективы…

— И он…

— Он категорически отказался этим заниматься. Для негоэто, изволите видеть, скучно и неинтересно. А впрочем, впрочем… —профессор остановился перед Бестужевым, задумчиво поскреб затылок. — Неисключено, что причины тут крылись гораздо более прозаические. Над синемафономпришлось бы работать не год и не два. Штепанеку же хотелось славы и денегсейчас. Знаете, что мне приходит иногда в голову? Что Лео, как это ниприскорбно, увлечён материальной стороной дела гораздо больше, чем мнепоказалось сначала. Сейчас я даже по-иному начинаю смотреть на его желаниенепременно отдать аппарат именно военным. Возможно, я дурно о нём думаю, но мненачало представляться, что мотивы тут другие… Что он не имя своё хочетобессмертить подобно Шрапнелю или Галифе, а просто-напросто помнит, что военныеобычно самые щедрые покупатели технических новинок по сравнению с чистогражданскими отраслями… Возможно, я к нему несправедлив, но в эти дни яподробно вспомнил наши разговоры и споры, и закрадываются именно такиеподозрения… В конце концов, мало ли изобретателей, трудившихся в чистогражданских сферах, чьи имена стали нарицательными? Я бы очень хотел ошибаться,но теперь не знаю, что и думать…

«Если он прав, это нам создаст дополнительныетрудности, — подумал Бестужев. — Человек с подобными стремлениямивполне способен переметнуться к тому, кто ему заплатит больше — а Луизарасполагает гораздо большими суммами, нежели те, что выделены на это делороссийским военным ведомством… Значит, нужно её опередить во что бы то нистало…»

— А вы сами, в одиночку, не способны работать надсхожим аппаратом? — спросил Бестужев.

— Увы, увы… — не без грусти призналсяпрофессор. — Видите ли, мой юный друг, практически все открытия иизобретения чётко подразделяются на две категории. Если можно так выразиться,массовую и эксклюзивную. Изобретения «массовой» категории обычно делаются в несколькихстранах чуть ли не одновременно — как это было, скажем, с паровозами,пароходами, пулемётами, телефоном и множеством других вещей. Зато«эксклюзивные» изобретения — продукт уникальный, следствие, скорее, озарения,склада ума, нежели рутинной работы в определённом направлении. Здесь всёупирается в одну-единственную, неповторимую личность. Простой пример:электрическая лампочка. Множество изобретателей в Старом и Новом Свете ломалиголову над тем, как создать устройство, пригодное для промышленногопроизводства. Однако успеха добился один-единственный, русский Лодыгин, именноон придумал лампу с металлической нитью накаливания. Хвалёный американец Эдисонвсего лишь усовершенствовал его изобретение, хотя и любит пошуметь о себе какоб «отце лампочки». Точно так же обстоит и с дизель-мотором: многие пыталисьего создать, но запатентовал, изобрёл мой соотечественник Рудольф Дизель, чьеимя мотор сейчас по праву и носит. А если, упаси господи, с Дизелем и Лодыгинымв юности, в детстве произошёл бы несчастный случай? Боюсь, у нас и сегодня небыло бы ни электролампы, ни дизель-мотора…

— Вы хотите сказать, что так же обстоит…

— Вот именно, — решительно сказалпрофессор. — Поверьте на слово знатоку своего дела. Именно так обстоит исо Штепанеком. Его изобретение — как раз из категории эксклюзивных. Пока чтоникто не в состоянии повторить его работу… и я тоже, как ни грустно признаться.У меня есть кое-какие соображения по поводу того, как могло бы работатьустройство для звукового сопровождения телеспектроскопа — но без Штепанека я нев состоянии эти идеи претворить в жизнь. Ну вот так вот выпало, что он —гений! — Профессор в нешуточной досаде встряхнул сжатыми кулаками. —Капризный, себе на уме, кажется, одержимый жаждой злата — но гений… Работу которогоникто пока что не в состоянии повторить. Тем более, что значительная её часть,как это обычно и бывает, в патенте не изложена и хранится исключительно вголове моего незадачливого ученика. В науке, в технике, в инженерном деле такоеслучается чаще, чем принято думать. Пренеприятнейший тип… но гений,неповторимый и единственный, гром его разрази!