…Полковник Васильев выглядел чуточку озабоченным.

— Ну что же, — сказал он, задумчиво глядя налюдный перрон. — Наблюдения за вами не было. Правда, в такой толчее могутпреспокойно замешаться десятка два агентов, которых даже опытный человек невычислит…

Бестужев сказал:

— Но когда я покупал билет, ездил на вокзал, за мной небыло слежки, уж в этом я совершенно уверен.

— И дай-то бог… Что вы улыбаетесь?

— Когда за мной прибыл фиакр, чтобы отвезти на вокзал,одна из лошадей извозчика сронила на мостовую несколько катышей…

— И что же?

— Старая казачья примета, — сказалБестужев. — Это к добру и успеху. Во время японской кампании в нашемотряде служило немало казаков, я от них многое узнал. Если лошадь казака,уезжающего на войну, испражняется — добрый знак, казак вернется целым иневредимым. Если помочился конь, — либо убьют казака, либо ранят, в пленвозьмут, коня убьют. Самое скверное у них считается, если при выезде фуражка сголовы упадёт, — тут уж верная смерть, и близёхонько.

— Ну, у вас же нет фуражки…

— Тем лучше, — усмехнулся Бестужев. — Ага,смотрите…

На перроне показалась мисс Луиза Хейворт в сопровожденииносильщика с чемоданами. Прошла к спальному вагону «Ориент-экспресса»сообщением Константинополь — Париж.

— Стрекоза… — поморщился Васильев. — Выслатьбы по этапу административным порядком, как в матушке-России заведено, да где жтут… Алексей Воинович, у меня к вам сугубо частный разговор. Я этого неговорил, вы, соответственно, не слышали — но, верно говорю, на ус намотайте и вголове держите…

— Да?

— Поосторожнее с Гартунгом, когда будете в Париже…

— То есть?

— Всем хорош господин Гартунг, заведующий заграничнойагентурою, — сказал Васильев негромко. — Работник дельный, агентуроюопутал Францию, и не только её, как паук паутиной, чинами отмечен, орденамиувешан… Однако есть у него нехорошая черта характера…

— А именно?

— Мы как-то говорили, помнится, о разных человеческихтипах офицеров охраны, — сказал Васильев медленно. — Есть такие, чточувствуют себя посреди внутренних интриг, словно рыба в воде, с превеликимудовольствием в межведомственных хитрушках бултыхаются, кабинетную карьерустремятся сделать… А другие — чистейшей воды служаки, увлечённые лишь самимпроцессом розыска. Вы, думается мне, из вторых…

— Уж это несомненно, — сказал Бестужев.

— Как были вы в душе воякой, так и остались… Упасибоже, я не в осуждение, я, признаться, сам такой: сижу себе в благополучномотдалении от столичных дрязг, помаленьку делаю дело, и так-то мне хорошо,Алексей Воинович, так-то мне вольготно, вы б знали… Нет у меня шустрыхподчинённых, под меня копавших бы, нет непосредственного начальства, противкоего порой интриговать приходится, да и с какими-либо соседними конторами нетсклок по причине отсутствия таковых контор в непосредственной близости… Немалонас, таких, и не только за границей, другое дело — господин Гартунг.Посвящённым известно, что есть у него две мечты, прямо-таки жгучих страсти: одна— генералом стать, пусть и статским, другая — занять солидное кресло вДепартаменте полиции. И всё бы ничего, стремления, в общем, ничуть непротивозаконные, однако давно водится за господином Гартунгом нехорошаяпривычка: случалось, что чужие достижения он себе приписывал. А сейчас случайсерьёзный: личное поручение государя, особая важность акции… и, соответственно,награждения соответствующего масштаба. Велико искушение, Алексей Воинович…

— Откровенно говоря, меня не особенно заботятнаграды, — сказал Бестужев. — Нет, не буду вам врать, что я к нимсовершенно равнодушен, отнюдь, коли уж награды существуют, и ими отмечаютсяуспехи, отчего же не получать и не носить? Но не особенно меня волнует, есликто-то часть достижений себе припишет. Жизнь такова, увы…

— Вы не поняли, — сказал Васильев, глядя на негопечально и цепко. — Стремление означенного господина к присвоению чужихзаслуг может принять нехорошие формы. Весьма даже нехорошие. Понимаете меня?

— Но не хотите же вы сказать… — вымолвил Бестужевчуточку оторопело.

— Ничего я не хочу сказать, — досадливо ответилВасильев. — Я вас всего-навсего призываю быть предельно осторожным, а выуж понимайте, как знаете… но отнеситесь к моим словам предельно серьёзно.Зафиксированы были, знаете ли, печальные примеры, правда, касались они неофицеров, а простых агентов… но то что существует тенденция, меня и заставляетвас к осторожности призывать. Возможно, я на старости лет стал мнительным, кврачам обращаться пора, душем Шарко лечиться… но лучше уж переосторожничать,чем… Случаются в нашем стаде… паршивые овцы. Вы, насколько я знаю, вступали вСибири в контры с полковником Ларионовым? Подробностей я не знаю, но слухомземля полнится. Имел и я пересечения с этим субъектом. Ну, сами знаете, как этобывает: в сущности, позор Корпуса, заслуживает не то что отставки, а чего ипохуже, но безнаказанным останется ещё долго, быть может, навсегда. Сие вовсене говорит об ущербности системы — в любой стране, в любой конторе, хоть тытресни, непременно найдётся некоторое количество паршивых овец… К чему это я?Моральные принципы, — он произнёс эти слова, иронически кривя губы, —полковника Ларионова вам достаточно известны. Могу вас заверить, что с моральюгосподина Гартунга обстоит даже хуже. А посему держите ухо востро, чтобы с вамив человеческом муравейнике под названием Париж несчастный случай не произошёл,чтобы под случайный омнибус не попали, с башни Эйфеля не сверзились по пьяномуделу, устрицами несвежими не отравились насмерть, от несчастной любви кпарижской мидинетке не застрелились невзначай…

— Нет, вы серьёзно полагаете…

— Ох, да ничего я не «полагаю», ротмистр! — сдосадой промолвил Васильев. — Просто-напросто, превосходно изучивГартунга, частным образом вам рекомендую быть осторожным и недоверчивым. Могу янадеяться, что вы серьёзно отнеслись к моим словам и всё осознали?

— Конечно, — сказал Бестужев. — Я не мальчик,грязные сложности жизни усвоил. Вот только до сих пор подобное, если честно,омерзение в душе оставляет.

— Ну, тут уж ничего не поделаешь, голубчик, се ля ви…Кого вы там увидели?

Он тоже посмотрел в окно вокзального ресторана. К спальномувагону, украшенному табличкой «Стамбул — Триест — Париж», подошёл профессорБахметов, за которым носильщик нес один-единственный чемодан.

— Ну, ничего удивительного, — сказалВасильев. — И господина профессора в Париж отправляют для возможныхнаучных консультаций, дело ведь грандиозное закручено… Забавно, право — либералза спиной, за графинчиком в компании себе подобных усердно витийствует,фрондирует азартно, речи толкает о «прогнившей монархии» и «ответственномправительстве» — однако, едва солидные ордена замаячили, как миленький,распрекрасным образом сотрудничает с презираемыми им сатрапами в голубыхмундирах. Хочется ему ленту… Вот видите, Алексей Воинович, даже либеральнаянаша научная интеллигенция к материальным знакам отличия весьма даженеравнодушна что ж говорить о Гартунге… Не знакомы с биографией сегодостопочтенного господина?