Однако бабушка некогда не начинала «просто так». Слушателейнадо было как следует подготовить.

— А что у тебя в аптеке, моя дорогая?

— Все в порядке. Ты мне лучше про соседа…

— А почему ты опоздала?

Анфиса, как давеча Клавдия Фемистоклюсовна, закатила глаза,но спорить не стала и рассказала все сначала — как застряла в пробке, как потомпоехала на троллейбусе, потому что Садовое кольцо стояло, как у заведующейдоговоры пропали, а Анфиса их нашла!..

— Так сразу было понятно, что они никому не нужны! Чего ихискать-то понадобилось?!

— Бабуль, а я не сразу догадалась.

— Вот и плохо, что не сразу! Если бы я была не так стара ислаба, я бы их сама нашла. И вообще ты зря мне не позвонила.

— Бабушка!

— А все ваши затеи детективные, — вступила в дискуссиюКлавдия. — Ужас один! Вот Иван Иванович-то прав. Как затеетесь расследовать,так хоть пропади совсем!

— Вам-то что, Клавдия Фемистоклюсовна?

— А мне то, Марфа Васильва, что накличете беду на весь дом,будете знать! И так третьего дня я знак видела.

— Какой знак, Клава?

— А такой. Вот слушайте. — Она подлила всем чаю и сделалатаинственное лицо. — Иду я по саду, вот в сторону леса. Иду себе, посмотретьрешила, сошел на берегу снег или нет, потому что качалку там мы каждое летоставим. А из самой чащи на меня как смотрит кто-то. — Представляя, онаобернулась через плечо, и Анфиса поежилась, словно опять почувствовала взгляд.— Я быстрей, быстрей, по той дорожке, что правее! Не по той, которая слева, апо той, которая…

— Справа, — нетерпеливо подсказала Марфа Васильевна.

— Ну да. Вот я оглядываюсь назад-то, а дома уж не видать,только у Юрки в машине радио громыхат, и музыку-то я вроде как слышу. И вдругвсе будто темнеет, и все тише, тише, и смотрю я по сторонам… — Клавдия повелаочами и дрогнула плечами, словно в испуге или ознобе. Анфиса смотрела на нее синтересом, а тем временем непонятное беспокойство вдруг стремительноприблизилось со стороны леса к дому и прильнуло к окнам.

Анфиса оглянулась на окна. Там никого не было, но даже в шеесвербело, так отчетливо казалось, что есть.

— И вот уж полная темнять, и стою я как будто одна на леснойполянке, а передо мной… ох, господи… — и Клавдия размашисто перекрестилась.

— Кто? — спросила непочтительная Марфа Васильевна. — СамГосподь?!

— Да что вы такое говорите, Марфа Васильна?

— А вы что такое говорите, Клавдия Фемистоклюсовна?

Домработница с возмущением надула пухлые щеки:

— А я говорю, что на самой опушке-то он и стоит! Утопленник.Стоит и кивает мне как будто, а я на него смотрю, смотрю, а вокруг-то всетемней и темней, а он зовет меня, рукой машет. И вот так отчетливо я это вижу,и даже ветки качаются, он рукой-то ветки задевает, когда машет.

— Подожди, подожди, — перебила Анфиса — какой утопленник?!

— Да тот самый! Ну наш. Ты что, забыла?

Конечно, Анфиса не забыла. В бабушкином доме, как в любомуважающем себя старинном доме, разумеется, водился свой утопленник. И историябыла — из-за чего, собственно, он из нормального человека и стал таковым.Утопленником.

Когда-то в усадьбе жила некая барышня, а к ней похаживалнекий медицинский студент, и у них был чудесный роман под луной. Они часамисидели в беседке над Клязьмой и мечтали о будущем. Он мечтал после университетауехать в деревню и пользовать там крестьян и крестьянок. На Троицу прыгатьчерез костер, плести венки, за васильками в поле ходить и в бор по грибы, наРождество колядовать и одаривать «конфектами» румяных крестъянских детей ивообще создавать народный театр, школы и больницы. Она мечтала окончить курсмилосердных сестер, уехать с ним и во всем служить ему опорой и быть товарищем.В беседке на берегу тихой и провинциальной Клязьмы, где так надрывно и сладкоквакали лягушки и пахло липовым цветом и свежим сеном, мечталось как-тоособенно складно. И даль манила, и молодость была, и крестьянские детипредставлялись похожими на ангелов.

А потом студента утопили. Пробирался он ночью из беседки ксвоей лодке — усадьба его батюшки на той стороне была, — увидал мужиков, техсамых, что лечить собирался. Они мешки какие-то в лодки грузили. Он, дурачок,подошел поближе, любопытствовать стал, а они ему мешок на голову — и утопили.Они из господских амбаров зерно каждую ночь воровали, на самогон, испугались,что донесет.

О том, что случилось, узнали не сразу, и барышня нескольконедель потом напрасно ждала по вечерам в беседке, а когда дознались, слегла смозговой горячкой. С тех пор утопленника в студенческом сюртуке и с мешком наголове нет-нет да и видели на берегу или в лесу. Говорили, что он ищет беседкуи никак не может найти. А когда долго ищет, плакать начинает, и плачет такжалобно, так страшно.

Маленькая Анфиса страсть как хотела увидеть утопленника, ивместе с мамой, такой же авантюристкой, они забирались в лес поглубже и даженочью бегали к реке, за что Клавдия очень их ругала.

Клавдию они нисколько не боялись, а утопленника увидеть такни разу и не пришлось, зато в лесу они набирали чернику, возвращались с чернымиртами, а в Клязьме купались, в лаковой, почти стоячей, очень теплой воде.

— Клавдия Фемистоклюсовна, полно вздор молоть!

— Какой еще вздор! Никакой не вздор, Марфа Васильна!

— Да все вы придумываете!

— Да разве ж я такое придумаю!

— Клава, и что, что?!

— Ну вот, постоял он так-то и пошел, пошел, и в лесу пропал.А вокруг все сразу просветлело, и солнышко как будто вышло, а у меня сердце такзашлось, и дыхания не стало…

Анфиса разочарованно протянула:

— Ну Кла-ава! Значит, ты к нему так и не подошла?

— Куда ж я к нему пойду, когда он утопленник?

Марфа Васильевна щелкнула серебряным дамским портсигаром ивытащила еще одну сигаретку. Клавдия вскинулась было возражать, но бабка ееопередила:

— И не говорите мне ничего, все я сама знаю. Курить —здоровью вредить, но я слишком стара и слаба, чтобы тратить оставшееся мневремя на отвыкание!

— На привыкание-то тратили, не жалели!

— Вот лучше скажите, зачем вы нам это все рассказали!

— А затем, что покойный-то появляется, только когда вы всвои детективы играете. Тьфу! Накличите на весь дом беду!

— Вот вы и накличете, Клавдия Фемистоклюсовна, а не я!Взялась каркать!