Они перешли в небольшое сводчатое помещение с каменными скамьями вдоль стен. На скамьях стояли широкогорлые пифосы с черпаками, но только два из них были наполнены водой.

– И это вся вода для мытья? – удивился Констанций.

– К тому же она холодная! – глядя на его разочарованное лицо, Ролло расхохотался. – Это не термы Каракаллы![68] Холодное мытье – изобретение варваров.

Когда товарищи покинули термы, Констанций с удивлением отметил, что варварская баня смыла усталость и подарила ему чувство легкости.

Рассвет Констанций и Ролло встретили по дороге в порт. Их небольшой конный отряд ехал шагом вдоль полуразрушенной крепостной стены.

Ролло проговорил:

– После войн Септимия Севера Византий так и не восстановили. Порт тоже старый.

– А место здесь – стратегическое, – заметил Констанций. – Сюда бы воду провести да хороший гарнизон с военным флотом поставить. Отсюда можно всей империей управлять![69]

У пристани было много кораблей, в основном небольших бирем и либурн[70]. У каждого судна стоял свой зазывала и выкрикивал место назначения. Спешившись, отряд направился вдоль причала, разыскивая нужный корабль.

Вскоре послышался зов:

– Дрепан! Кому в Дрепан! Уже отплываем! Поторопитесь!

– Ну что, Констанций, тебе повезло! – воскликнул Ролло. – Смотри, либурна с палубой приспособлена для перевозки лошадей и почти заполнена! Прощай, пусть боги будут к тебе милостивы!

– Прощай, Ролло! Пусть Фортуна смотрит в твою сторону!

В тот день боги и в самом деле были благосклонны к Констанцию, он взошел на либурну, и очень скоро свободный кусок палубы загрузил полосатыми тюками купец-египтянин.

Подгоняемое бризом судно весело помчалось по морю. Пристроившись в тени своей лошади, Констанций оглядывал палубу, мысленно прикидывая, как разместить турму так, чтобы лошади не покалечили друг друга.

Корабль покачивало, мысли путались, и он задремал. Во сне к нему наконец-то пришло решение. Констанций проснулся от радостного чувства и увидел, что желаемый берег с пологими холмами Дрепана совсем близко.

Далеко за полдень Констанций, ведя в поводу коня, спустился по сходням в порт. Место было бойким, площадь города оказалась заполнена толпой горожан и прибывших морем. С высоты своего роста Констанций увидел самую широкую улицу и стал пробираться к ней через толпу, придерживая рукой тяжелый кошель, чтобы сберечь от воров.

Улица привела Констанция прямиком к воротам мансио «У трех дорог». Он вошел в ворота и удивленно замер: обширный двор был заполнен повозками и людьми. Людскому многоголосию и ржанию лошадей вторили удары молота в кузнице.

К нему подошел могучий седой мужчина, и Констанций предъявил свою подорожную.

Тот сказал:

– Сальве, Констанций! Я – Теодор, хозяин этого мансио. Твоего коня сейчас заберут в конюшню, а вот тебе придется чуть подождать.

Теодор подозвал раба, и тот увел лошадь. Ожидая, Констанций наблюдал за тем, как рабы выстраивали повозки в линию посреди двора, сгружали дорожные сундуки и распрягали коней.

Рабыни уводили путников в перистиль, двор постепенно пустел. Вдруг Констанций заметил девушку, которая вышла из таверны, неся в руках расписную ольпу. У нее была изящная фигурка, точеный профиль и гордо посаженная голова с волнистыми волосами. Девушка показалась юной и скромно одетой, однако у Констанция при виде ее перехватило дыхание.

John William Godward – At the Fountain, 1893

Он поискал взглядом счастливчика, которому она улыбалась, и увидел молодого кузнеца. Ему она протянула ольпу. Они заговорили, Констанций приблизился и услышал, что девушку звали Еленой.

Парень вернул ей ольпу и скрылся в кузне. В это время рабы, разгружавшие повозку, уронили сундук. Из него с чудовищным звоном посыпалась медная посуда. Распряженная лошадь встала на дыбы, вырвалась из рук нерасторопного конюха и понеслась к кузне.

Елена не видела, что лошадь несется к ней. Констанций ринулся наперерез, но тут же понял, что не успеет перехватить взбесившееся животное. Тогда он бросился к Елене, толкнул ее в сторону и в ту же секунду повис на уздечке.

Лошадь захрипела, протащила его вперед и остановилась на месте. К ней с двух сторон подбежали конюхи, схватили под уздцы и повели в конюшню.

Констанций поискал взглядом Елену. Она сидела на земле посреди битых черепков и потирала коленку.

К ней подбежал молодой кузнец:

– Елена! Ты цела?

– Все хорошо, Давид. Вот только ногу немного ушибла.

Констанций протянул девушке руку, чтобы помочь ей встать. То же самое сделал кузнец. Елена подняла глаза на Давида, потом задержала взгляд на своем спасителе. Улыбнувшись, оперлась на обе руки и легко поднялась на ноги.

Подоспевший Теодор схватил Елену в охапку:

– Жива!

Она заботливо погладила его по щеке:

– Незачем волноваться, отец.

И тут Констанция осенило: да это же та самая амазонка! Он все еще чувствовал прикосновение девичьей ладони, которое вызывало странное чувство жара и нежности.

Выпустив дочь из объятий, Теодор обратился к Констанцию:

– Благодарю тебя, благородный господин! Эта девочка – самое дорогое, что у меня есть. Отныне ты будешь желанным гостем в моем доме!

Отец и дочь лично сопроводили Констанция к его апартаментам.

– Постройка нового перистиля закончена, но отделка еще продолжается, – объяснил ему Теодор. – Сейчас все комнаты заняты, кроме самых лучших новых апартаментов.

Они вошли в перистиль. Прекрасный белый портик с колоннами и мозаичным полом обрамлял чудесный сад. Елена убедила садовника, и он посадил несколько молодых персиковых деревьев. Пара солнечных дней – и цветение окутало сад нежно-розововым облаком.

Lawrence Alma-Tadema – Coriolanus House, 1907

Констанций шел среди этого великолепия, желая лишь одного – еще раз прикоснуться к Елене. Его привели в апартаменты с настоящим триклинием[71], из которого двери вели в роскошную спальню и кабинет.

Чуть стесняясь, Елена объяснила:

– Роспись стен еще не закончена. Художник оставил краски возле стены и будет работать, когда ты ему позволишь. Если хочешь, ужин могут подать сюда.

– Ну уж нет, лучше пойду в таверну.

– Тогда я провожу тебя в термы, а потом угощу ужином, – сказал Теодор.

– Мне надо спрятать кошелек. – Констанций тронул Елену за руку, и ощущение от этого прикосновения было таким же дивным, как в прошлый раз.

– В спальне стоит сундук с замком и печатью, – ответила Елена.

Она направилась к выходу, и Констанций больше ничего не придумал, чтобы ее задержать.

За ужином в таверне Констанция угощали фаршированными перепелами и ранней зеленью. Вино было так же прекрасно, как беседа с Теодором.

– Послушай, тебе знаком старший вигил Модест Юстус? – спросил Констанций.

– Не только знаком! – Теодор указал рукой: – Видишь того бывалого офицера, который направляется к нам? Это и есть мой друг Модест.

После дружеских приветствий Констанций был представлен вигилу по всей форме.

Модест добродушно усмехнулся:

– Я ждал тебя завтра. Почтовый голубь доставил мне весточку. Но ты, видно, любимчик богов – домчался в Дрепан как на крыльях! Утром пойдем на верфи. Там растолкуешь мастерам, что тебе нужно.

– Хвала гостеприимству хозяина и его замечательной кухне! – воскликнул Констанций.

Все трое сдвинули килики и, как водится, расплескали вино в жертву богам. От похвал отменному ужину мужская беседа плавно перетекла на повадки лошадей и роли кавалерии в военных сражениях.

Когда подали фрукты и миндальный пирог, Теодор на правах хозяина завел разговор о политической ситуации в Римской империи.

– Не знаю, как император Аврелиан распорядится своей властью. Но я бы в первую очередь подумал об укрощении Пальмирской Львицы.

– Ты говоришь о царице Зенобии? – спросил Констанций.

Чуть помолчав, Модест Юстус заговорил:

– Мне довелось лицезреть царицу три года назад в Пальмире после переворота. Ее мужа, царя Одената, убили заговорщики, но эта молодая женщина сумела сплотить вокруг себя военачальников. Армия поддержала Зенобию, и она взяла власть в свои руки.

– И это понятно, – улыбнулся Констанций. – Говорят, она хороша собой.

– Зенобия – женщина потрясающей силы и красоты, – с особенным вдохновением произнес Модест Юстус, и Теодор это заметил:

– Ты говоришь о ней с чувством, большим, чем уважение.

– Да мне бы