– Нет, – ответил он резко, – в одну реку не войти дважды. Но я отвлекся. Ты не об этом хотела поговорить.

– Рассказывай, – поддержала его Рэна, – мне интересно.

Атэ вздохнул.

– Ну что ж… Всему приходит конец. Настал день, когда нас подняли по команде раньше обычного. Из окон, из дверей, из соседних казарм звучал забытый за века призыв: «Во имя Света». Изначальные, да никто из нас и не помнил, что мы служим «Свету». И, конечно, не всех обрадовала такая новость, – он пожевал губами. – Поначалу были те, кто мечтал сбежать. Самые трусливые кричали, что не хотят воевать, что не будут убивать невинных. Дезертиров четвертовали. И скоро протесты стихли.

– А ты? – спросила Рэна.

– Ну, вот тут мы и подходим к тому, с чего начали. Для меня это был приказ. «Плевать, – сказал я себе, – на то и гвардия». И эта фраза стала моим девизом на долгие месяцы. Моё сердце стучало громче от одной мысли о том, что я иду в бой во славу Императора, именем Света выжигаю скверну с лица земли. Я был… частью целого. И мой мир был прост. Получил приказ – выполнил приказ. В этом была особая гордость. Ведь нам могли приказать сбить солнце с неба и в корзине принести императору – и мы бы сделали это, даже если бы сгорели.

Это, – он замешкался, – было почти как первая доза иты.

Рука Атэ замерла на пояснице чародейки, и почти синхронно сжались пальцы Рэны на его плече.

– Знаешь… Я скучаю по тем дням, – сказал он тихо, – как бы это ни звучало, – он облизнул губы, прежде чем продолжить.

– Во мне был свет. Чистый свет. От пяток до головы. Я чувствовал его. Я творил что хотел, и что бы я ни сделал – это было правильно. Кален… – Атэ снова замешкался. – Он был другим. Я понял это уже тогда. Но ведь мы не могли быть все на одно лицо, верно? Он тяжело перенёс смерть сестры. Какая-то горечь поселилась в нём. Чёрная злоба, то и дело рвавшаяся наружу. Когда он голыми руками вырывал сердце отступника – я видел такое не раз – его глаза сверкали не просто красным. В них горело безумие. И за это я любил его как брата. Я хотел ему помочь. Тёмные не убили никого из моих родных, но я мстил за его семью, как за свою.

Атэ перевёл дух и продолжил.

– Я обещал не говорить о войне – и не буду. О ней можно рассказывать слишком много и долго. Она кончилась. И на этом поставим точку. Начался мир – «новый мир», как говорят у нас, ведьмаков. За пять лет войны Фениксы постарели на все двадцать. И продолжали стареть. Ита почти не действовала. А жажда не проходила. Нас перестали звать на балы. Мы больше не были желанными кавалерами. Аристократы смотрели на нас с брезгливым отвращением – кто знает, почему? Может, их пугали наши красные глаза, а может – те самые «ведьмачьи байки». Ты бы слышала Калена, – Атэ усмехнулся и тут же стал серьёзным. – Наверно, из-за них я и перестал к нему приходить. Даже сами мы с трудом могли терпеть друг друга. А потом… По праву войны каратель, да и любой солдат, мог заявить права на трофеи. И мы заявляли. Ведь мы были повелителями вселенной. Но как бы мы ни хотели обратного, как бы мы ни выжигали сестёр и дочерей наших врагов, у них всегда оставались племянники и кузены. Не прошло и года после победы, как начались суды – родственники требовали вернуть им замки, драгоценности… Даже тела убитых. Конечно, об этом не просили правнуки деревенских ведьм, сожженных на костре. Только благородные, чьё слово в суде имело немалый вес, – Атэ помедлил, размышляя. – Было всякое. Кое-кто из наших сходил с ума. Пытался убить новых «врагов». Обвинял их в скверне. Но от этого нас ненавидели только сильнее. Чаще ведьмаки просто не доживали до суда. Имущество отбирали уже у их детей и вдов, делая тех невольными соучастниками преступлений. Империя вычищала гнойную рану.

Атэ вздохнул.

– Нам с Каленом повезло. Если это можно считать удачей. Кален уже после войны унаследовал замок – никто из его родни не дожил до победы. Отсудить его не могли – он не был трофеем. Конечно, при дворе такого лорда никто видеть не хотел. А может, и сам он не стремился участвовать в многолюдных празднествах. А я… У меня была Лана. Лана ждала меня все годы войны. А после никогда не говорила со мной о ней. Никогда не спрашивала об ите и делала вид, что мои глаза ничем не отличаются от глаз других кавалеров, что просили её руки. Она будто запечатала эти годы в моей памяти, – Атэ с силой стиснул кожу на спине Рэны, не замечая, как магесса замерла под его рукой, не чувствуя, что причиняет боль. – Но эти годы были. Их не вытравить из памяти и не выжечь теплом её любви. От неё ушёл мальчишка-гвардеец, а вернулся старик, знающий запах иты и вкус власти. Она баюкала мои трясущиеся руки перед сном. Вытирала пот со лба, когда меня бил жар, и все во мне тянулось к тумбочке в поисках пыльцы.

Атэ еще крепче прижал к себе худое тело и откинул голову на подушку, глядя в потолок.

– Это всё не важно, – сказал он, – я справился. Как ты говоришь – отделил разум от чувств. Но это было чудо. И Лана. Кален был один. Как и многие другие, убивавшие и умиравшие «Во имя Света». Нас сжигала изнутри неутолимая жажда – вернуться назад. Увидеть мир чёрно-белым. Почувствовать, как бьётся под пальцами чужая жизнь – и замирает, покорная твоей воле. Быть правым – и быть любимым.

Атэ снова приподнялся с подушек и покачал головой.

– Это не оправдание тому, что сделали с тобой. Этому вообще не может быть оправдания. Тебе, должно быть, больно смешно слышать мои слова, потому что никакая извращённая жажда власти не стоит тех мучений, которые пережила ты и десятки твоих братьев и сестёр. Когда шла война, все было кристально ясно. Вы убивали нас. Мы убивали вас. Но после…

– «Новый мир» оказался не лучше войны, – закончила за него Рэна.

Руки Атэ дрогнули, когда он услышал это ведьмачье выражение из уст отступницы.

– Да. «Новый мир», – Рэна повторила слово, пробуя его на вкус. – Спасибо. Я поняла.

Наступила тишина. Ведьмак слышал, как глухо бьётся его собственное сердце.

– Это всё? – спросил он, не выдержав.

Атэ ожидал услышать в ответ истерику, крики ярости – что угодно. Только не это спокойное: «Я поняла». Рэна притянула со своей спины руку ведьмака и начала перебирать его пальцы, покрытые оружейными мозолями.

– Я поняла главное, – повторила она. – Я поняла почему. И я поняла, что ты ни с кем не говорил об этом. Даже с Каленом. Даже с твоей… Даже с… Ланой. Кто она, кстати? Жена?

– Да, – выдавил Атэ, неожиданно понимая, что сказал больше, чем хотел. Рэна кивнула, подтверждая себе свои же догадки, и продолжила:

– Я поняла, что для тебя – война. И ты всегда можешь рассказать мне о ней. Если у нас будет такая возможность – просто поговорить…

Рэна отпустила руку Атэ и замерла, не сказав больше ни слова. Ведьмак вновь осторожно обнял магессу и закрыл глаза. Прошло всего несколько минут, и оба уснули.

Он проснулся и, ощутив на груди приятное тепло, обнял приникшую к нему Рэну.