– Макар Андреевич, почему так рано! Я только собираласьготовить вам завтрак… Вы ведь, кажется, сказали, что вам в санаторий кодиннадцати?

Илюшин объяснил, что хочет прогуляться по району, и хозяйкадома с пониманием кивнула.

– Пройдитесь, посмотрите… У нас здесь красиво. Обратитевнимание, что наш сосед слева, Валя Корзун, выращивает сирень сорта «Сумерки»,темно-фиолетовую, а вот другой сосед, Яков Матвеевич, – сиреневую, двухсортов: «Партизанку» и «Глорию». И оба они соревнуются между собой, у кого цветыполучатся крупнее.

– Гуще, мама, – поправил ее Леонид. –Валентин Ованесович мне объяснял: ветка должна быть пушистой, вот что главное.

– И крупнее, и гуще, – не стала споритьона. – Сирень соседи завозили культурную, из садоводческого питомника, исмотреть на нее теперь одно удовольствие. Если вы, Макар Андреевич, хотьчуточку неравнодушны к цветам, то думаю, что оцените.

– А у нас сирень тоже ничего, – буркнула Лариса,допив кофе и, вероятно, решив напоследок поддержать утреннюю беседу. –Правда, мам, мне наша дикая «Венгерка» очень нравится.

Эльвира Леоновна поставила перед Илюшиным чашку свежего кофеи мимоходом наклонилась к дочери, поцеловала ее в макушку.

– Бегите, на работу опоздаете, – сказала она, иМакар успел поймать быстрый взгляд, которым обменялись близнецы.

– Мам, тысячу раз тебе говорил, что опаздывать намнекуда, – протянул Леонид, вставая и делая знак сестре. – Этим-то ихорош ненормированный рабочий день.

Он провел по волосам небрежным жестом, повернулся к окну…Утренний свет упал на его лицо, и стало заметно, что в нем появилось что-тохищное: теперь Леонид был похож вовсе не на тюленя, а на белого медведя. «Аведь он и в самом деле довольно крупный, – сообразил Илюшин. – Длятакого шею свернуть – как нечего делать».

Откуда взялась ничем не мотивированная мысль про шею («чьюшею? почему именно шею?»), Макар не знал, но выплеск подсознания,спровоцированный ранним подъемом, решил не игнорировать и вечером за Леонидомпонаблюдать.

Близнецы ушли. Эльвира Леоновна проводила их взглядом, а затемпомахала в окно рукой.

– Я ужасно к ним привязана, – задумчиво сказалаона, возвращаясь к Макару и садясь за стол. – Наверное, это неправильно,когда немолодая уже мать так привязана к взрослым д??тям. Как вы думаете?

– Я не знаю, Эльвира Леоновна, – честно сказалМакар.

– Наверное, неправильно. Им хочется свободы – всем,кроме Эли. Ей свобода вовсе не нужна.

– Отчего же?

Хозяйка невесело усмехнулась:

– Нехорошо так говорить о собственной дочери, но она, ксожалению, лишена тех черт, которые я хотела бы видеть в своем ребенке. Ейсовершенно безразлично, где и как мы будем жить – лишь бы она имела возможностьзаниматься своим увлечением. Как ни странно, ее детское хобби приносит ейнебольшой, но стабильный доход, хотя я бы предпочла, чтобы не приносило вовсе.

– Почему? – удивился Илюшин.

– Потому что в таком случае у нее был бы стимулустроиться на работу и заниматься стоящим делом. А сейчас Элю все устраивает. Ксожалению, она не слишком умна и совсем не амбициозна. И в ней очень мало отнастоящей женщины… В основном она напоминает несозревшего подростка.

И Эльвира Леоновна тяжело вздохнула.

Выйдя из дома, Илюшин с сомнением посмотрел налево – туда,где начиналась нежная зелень непрореженных кустов боярышника и еще какого-торастения с колючками на ветках. Неподалеку от боярышника качала веткамифиолетовая сирень, на которой еще не все бутоны раскрылись. «Значит, там у насживет некто Валентин Ованесович…»

Поразмыслив, Макар решил, что в тупичок зайти он всегдауспеет, и повернул в противоположную сторону, к светло-лиловым зарослям. Он неразрабатывал никакого плана, не придумывал, о чем будет спрашивать прохожих, апросто брел неторопливо, разглядывая дома на другой стороне улицы, и черезполминуты очутился возле одноэтажного синего дома.

За забором стоял пожилой мужчина в ватнике, в котором Макарузнал старика, виденного им в первый вечер, когда он разыскивал дом Шестаковых.При ближайшем рассмотрении тот оказался не таким уж старым: на вид ему было летшестьдесят пять, и выглядел он суховатым и подтянутым. Морщины на его лицерасполагались строго перпендикулярно друг другу: несколько продольных,глубоких, как борозды, прорезали высокий желтоватый лоб, и по однойвертикальной морщине было выделено на каждую щеку – длинные, резкие, похожие назастарелые шрамы от удара саблей. Однако больше всего старили мужчину неморщины, а седина. Темные, глубоко посаженные глаза смотрели на Илюшина снедоверием.

– Доброе утро, – поздоровался Макар.

– И тебе не хворать, – негромко отозвался старик,собираясь уходить.

Илюшин перевел взгляд на сирень в палисаднике, вскинулброви.

– Это ведь, кажется, «Партизанка»… – протянул он,надеясь, что сорт окажется не «Глорией». – Красивый куст.

– Точно, она. – Хозяин остановился, обернулся кнему. – Откуда знаешь?

– Бабушка выращивала, – не моргнув глазом совралМакар. – С детства люблю сирень. – Он сделал паузу и предположил: – Авы, наверное, Яков Матвеевич?

Старик нахмурился, и морщины на его лбу собрались в складки.

– Мне ваша соседка сказала, Эльвира Леоновна, –объяснил Илюшин, памятуя о том, что правильная рекомендация – лучшее начало длязнакомства. – Я у нее комнату снимаю.

Несмотря на всю правильность рекомендации, по ЯковуМатвеевичу нельзя было сказать, что он проникся ею: лицо его, и без тогомрачное, перекосилось, кулаки сжались.

– Скажи своей домоправительнице, – глухим отярости голосом начал он, – чтобы лезть ко мне не смела! Ясно?! И шпионовпусть не подсылает, иначе…

Он запнулся, взмахнул сжатым кулаком и бессильно опустилего. Затем, ругаясь себе под нос, ушел за дом, и через некоторое время тамгромко хлопнула дверь.

– Даже так, значит, – сказал вслед емуМакар. – Занятно.

Он по привычке взлохматил русые волосы, прошелся вдользабора в одну сторону, затем в другую, но старик больше не появлялся.

– Чем черт не шутит? – вслух спросил самого себяИлюшин и направился к дому, стоявшему в тупике, где, если верить рассказамЭльвиры Леоновны, жил другой садовод, Валентин Ованесович.

Валентин Ованесович и впрямь оказался садоводом. Подойдявплотную к палисаднику, Илюшин рассмотрел, что белый каменный дом в глубинесада обсажен цветами – но не клумбами, а грядками. Бледно-желтые нарциссы сгофрированными чашечками росли рядами, выступали по линеечке, качая тугимибутонами, красные тюльпаны, мелкие анютины глазки разбавляли прямоугольникбурой земли желто-фиолетовым цветом.