Принесла Любашина разве что не в подоле – носила ребенкатак, что до седьмого месяца никто не знал, что она беременная. А потом вдруг,буквально за несколько дней, раздулась, стала как пузатая лодка и через двамесяца родила. От кого – никто не знал, да особенно и не интересовались: пойдитам сообрази, с Танькиной-то неразборчивостью в связях. Хорошо еще, что ребенокродился здоровый – Танька быстро пихнула его в ясли, когда подошел срок, иснова вышла на работу.

Но после родов она изменилась: стала притихшая и смирная, наглаза Шестаковым и их друзьям попадалась редко, по вечерам сидела безвылазно всвоей комнате. Только тревожность в глазах осталась и скулы запали еще больше.Эльвира как-то, пожалев ее, спустилась к двери Любашиной и, постучав,предложила пирог собственного приготовления, но Танька высунулась на минуту,нагрубила Эльвире и захлопнула дверь перед ее носом. Не нужна была ей ничьяжалость.

Смерть Любашиной непременно стала бы в городе основной темойдля пересудов, но случившаяся в тот же вечер трагедия ее затмила. Две смертиподряд в один день – такого в спокойном Тихогорске не помнили.

Вечером в милицию позвонили – возле подворотни нашли телосбитого насмерть человека. Им оказался Борис Юрьевич Чудинов, терапевт местнойбольницы. Все следы замела метель, и не нашлось ни одного прохожего, которыймог бы рассказать, кто же ехал по улице Галкина в тот страшный вечер третьегофевраля.

Несчастный, ошеломленный произошедшим, Антон Соколоврассказал, что они с Чудиновым весь день провели в больнице, а вечеромотправились домой пешком – оба жили в одном районе. На полпути Антон вспомнил,что хотел зайти к Шестаковым, и повернул в другую сторону. Придя к Эльвире иРозе, он от них и узнал о самоубийстве Любашиной, а спустя несколько часовСоколову сообщили, что друг его мертв.

Убийцу, вольного или невольного, так и не нашли. Неоказалось никого, кто мог быть заинтересован в смерти тихого терапевта.Следователь пытался давить на Соколова, предполагая у того тайные мотивы, нообвинение было смехотворным: у Антона Павловича не имелось машины, не говоряуже о причинах желать смерти другу. Не нашлось и пациентов, недовольныхлечением доктора Чудинова настолько, чтобы убить его. В конце концовостановились на том, что имела место трагическая случайность и убийца скрылся.Судя по силе удара, на капоте машины должны были остаться следы, и в городеследующие несколько недель останавливали и внимательно осматривали машины, ищана них повреждения, но безрезультатно.

Горе Антона Соколова было неподдельным. После смерти другаон сильно похудел, глаза у него запали, и на работе он появлялся в такомсостоянии, что в конце концов главврач отправил его на неделю в отпуск. Кто-тоцинично поговаривал, что сейчас-то его, горюющего, и приберет к рукам одна изсестер Шестаковых, но этого не случилось.

Из отпуска Соколов на работу не вернулся. Коллегам онпризнался, что не может каждое утро приходить в больницу и понимать, что Борябольше здесь никогда не появится. И не может возвращаться домой той же дорогой,на которой погиб Чудинов. Как ни убеждали Антона Павловича, что его вины вслучившемся нет, ничего не помогало. Подавленный, разбитый, Соколов оставилработу, а вскоре и вовсе уехал из Тихогорска в соседний Анненск, где его вконце концов взяли оперировать в областную больницу.

– Вот так и прекратились журфиксы у Шестаковых, –закончил Корзун. – А вскоре наступило такое время, что всем стало не дожурфиксов – выжить бы. Тогда-то Эльвира и открыла «частный постоялый двор». Ктому времени весь дом уже принадлежал ее семье, и Эльвира Леоновна как-то впорыве откровенности призналась, что ей стоило больших трудов добиться того,чтобы все комнаты перешли им. Но городок небольшой, Эльвира всех знала, ипомогли ей те же чиновники, что работали когда-то с ее мужем. Без взяток,думаю, дело не обошлось… Правда, когда у нас обходилось без взяток?

– А что сталось с семьей Шестаковых?

– Детей вы видели – выросли, работают… Эльвира так и невышла замуж. Да и Роза тоже. С отъездом Соколова обе погрустнели, притихли, ивскоре Роза решила эмигрировать из страны. В девяносто первом она уехала вИзраиль, и Эльвира осталась одна с четырьмя детьми в своем огромном доме. Никакне может расстаться с ним… с домом то есть. Я слышал краем уха, будто кто-то изнаследников тех, кто раньше жил в шестаковском доме, собирался подать наЭльвиру в суд и отсудить часть своей жилплощади – ведь любому известно, чтокомнаты перешли в собственность Шестаковой не совсем законно, – но Эльвираоткупилась от него. А может, и не откупилась, а договорилась по-доброму…

Валентин Ованесович откашлялся, привстал и бережно поправилнарцисс, почти сломанный порывом ветра. Макар с интересом наблюдал, как онприжимает широкой темной ладонью землю, комьями осевшую с края клумбы,утрамбовывает ее, отряхивает листья растения.

– Есть у нас в городке крупный бизнесмен из приезжих –Роман Давыдович, – продолжил Корзун, возвращаясь на скамейку и отряхиваяруки. – Злой, как цепной пес… Фамилия у него – Парамонов. Вздумал онкупить у Эльвиры дом и, говорят, очень хорошие деньги за него предлагал –втемяшилось Ромке в голову сделать из него родовой особняк, в котором будут егодети и внуки расти, и чтобы была у этого особняка какая-никакая история. Прощебыло бы построить новый дом, но у нового какая история? Правильно, никакой.Только Эльвира Парамонову отказала. Уж он и давил на нее, и уговаривал, но сместа ее не сдвинул. Хотя справляться с такой площадью, думаю, ей нелегко.Долгое время у Эльвиры работала нанятая женщина (кажется, их было двое,сменявших друг друга), а затем подросли дети, Эля стала помощницей по дому, итеперь они справляются своими силами.

– Про отъезд Розы вы как-то скомканнорассказали, – заметил Илюшин.

– А я о нем ничего и не знаю, – развел руками Корзун,оправдываясь. – Меня тогда в городе не было. Уезжал – жила по соседствукрасавица Роза Шестакова, приехал – нет красавицы! Где, спрашиваю? Уехала вИзраиль – вот и весь разговор. Я, признаюсь, удивился – никогда не думал, чтоможно так быстро взять и уехать. Потом подумал и понял, что не за один день всеэто делалось и не за один месяц… А то, что я ничего не знал, – так ведь яим не сват, не брат и не жених.

– А хотели бы?

– Что – хотел бы?

– Хотели быть женихом? – совершенно серьезноспросил Илюшин.

Корзун покосился на него и усмехнулся.

– Экой ты, парень, любопытный. Ну, раз уж я самразговор завел, то скажу тебе: нет, не хотел бы. Бабы они красивые, но не вмоем вкусе. Правда, я всегда ими восхищался, особенно Эльвирой – четверых детейродила, а не расползлась, фигуру не потеряла. Порода такая!

Хозяин положил руку на скамью, и Макар обратил внимание, чтоу него утонченные ровные пальцы, длинные, как у пианиста.

– Вы музыкант? – заинтересованно спросил он, киваяна ладонь Валентина.

Тот бросил взгляд на руку, отрицательно покачал головой.