Старый оштукатуренный дом неприветливо глядел на Макараузкими щелями из-за неплотно прикрытых занавесок. Подумав, Илюшин протянул рукук сирени над палисадником и покачал веткой, словно собираясь ее отломать.

Шторы на окне зашевелились, как если бы от них кто-то быстроотошел, в следующую секунду дверь распахнулась, и на крыльце показался человек.Илюшин ожидал, что на него будут кричать и ругаться, однако хозяин неторопливосошел со ступенек и подошел к своему драгоценному кусту.

– День добрый тебе, – усмехнувшись, сказалон. – Хочешь ветку сорвать для девушки, попроси по-человечески, а неломай.

– И что, разрешите? – полюбопытствовал Илюшин.

– Нет, конечно. Но совесть твоя будет чиста, – ответилхозяин дома.

Ему было около пятидесяти, но в отличие от своего соседавыглядел он мужиком в расцвете сил: широкоплечий, коренастый, крепко стоящий насвоей земле. Лицо у него было загорелое и обветренное, в гладких черных волосахпросматривались светло-серые, почти серебристые пряди. Умный взгляд,наблюдательный и цепкий… Илюшин решил, что Валентин Ованесович человек непростой, совсем не простой, хотя и хочет таковым казаться.

– Совесть моя будет чиста в любом случае, –улыбнулся Макар, – потому что ломать вашу сирень я не собирался. Хотелтолько посмотреть. Эльвира Леоновна рассказывала, что вы выращиваете какой-торедкий сорт.

На всякий случай он внутренне приготовился к такой жереакции, как у старика из синего дома. Но сосед Шестаковых по фамилии Корзунлишь кивнул в ответ.

– Точно, выращиваю. «Сумерки» называется. Впрочем,редкого в нем ничего нет – обычная окультуренная сирень. Люблю я цветы.

Он улыбнулся широко, обезоруживающе.

– А ты, значит, временный жилец нашей Эльвиры Леоновны.Ну что ж, давай знакомиться. Зовут меня Корзун, – фамилию он произнес так,словно она была именем. – Валентин Ованесович. А ты называй как тебеудобнее – можно и без выкрутасов, Валентином. Валей только не надо, я этого нелюблю.

– А я Макар, Макар Андреевич.

Корзун протянул было руку, но спохватился и отдернул.

– Через забор здороваюсь, совсем от людей отвык, –укорил он себя и, открыв калитку, пожал руку Макару. Рукопожатие у негооказалось крепким, под стать ему самому.

– А я опасался, что вы на меня собак спустите, –усмехнувшись, сказал Илюшин и пояснил: – Сосед ваш меня безрадостно принял. Ятолько заикнулся, где живу, как он разбушевался, ругаться начал… Может, ячто-нибудь не то сказал?

Валентин Ованесович хмыкнул и покачал головой.

– Да, есть такое дело. Ты тут ни при чем. Какая кошкамежду ним и Эльвирой пробежала – никто не знает, но не любят они друг другакрепко. И давно-о-о это идет, почитай, еще с того времени, как Шестаковы сталихозяевами всего дома. Может, Афанасьев подумывал долю себе каким-нибудь образомвыцарапать, а Эльвира Леоновна ему дорогу перешла… Кто его знает? Оно, конечно,не очень на правду похоже, да и наследства ждать ему в шестаковском доме было,прямо скажем, не от кого. К тому же Яков наш Матвеевич – правильный такоймужик, порядочный.

– А что значит «стали хозяевами всего дома»? –удивленно спросил Макар.

Корзун взглянул на него.

– А ты разве не знаешь? Не рассказывали тебе, ктораньше в шестаковском доме жил?

Илюшин отрицательно покачал головой.

Валентин Ованесович помялся, и на лице его читалось, какхочется ему поболтать с новым человеком, не рискуя прослыть при этомсплетником. В конце концов, достав из кармана пачку сигарет, он показал ееМакару:

– Куришь?

Некурящий Илюшин с готовностью кивнул.

– Если время есть, пойдем подымим на скамейке.

Окуривая нарциссы дымом, Корзун рассказал внимательнослушающему Макару историю дома, который последние двадцать лет называлишестаковским.

Шестаковским он был всегда, даже тогда, когда семья ЭльвирыЛеоновны занимала в нем всего одно крыло – правое, на втором этаже. В левомнедолгое время жила большая шумная семья, отчего-то совершенно никому незапомнившаяся: знали только, что глава семьи был военным и таскал за собойсемейство по всем гарнизонам. Когда военный с семьей съехал, в одну из ихкомнат вселилась Роза Леоновна, а три другие после хитрых манипуляций Эльвиры иСергея Осьмина отошли семейству Шестаковых.

На первом этаже, справа, надолго обосновались двапрестарелых голубка, Виктория и Тихон Коробковы, которых все называлипрестарелыми лет пятнадцать, а они все жили, ворковали в своих двух комнатах,данных им за какие-то невиданные заслуги на фабрике, сидели возле окошка, сосуждением во взорах наблюдая за детьми Шестаковых, а затем тихо скончались –почти одновременно. Никто после не мог вспомнить, кто же из них умер первым:Тихон или Виктория, да, в конце концов, это было не так уж важно. Умерли онинезаметно, как и жили, и остались после них на удивление пустые комнаты, незаставленные всяким хламом, как это частенько бывает у стариков: ни книг, нибезделушек, ни старых альбомов с фотографиями… только граммофон и стопкапластинок, которые никто никогда не слышал.

Две смежные комнаты внизу, в левом крыле, постоянно менялихозяев, пока туда не подселили учителя биологии из ближайшей школы. Учитель сОсьминым очень не любили друг друга – настолько, что при встрече разве что нераскланивались, выпуская невидимые щупальца холодной ненавидящей вежливости.

Осьмина звали Сергей Валентинович, и был он не кто иной, какмуж Эльвиры Леоновны. Так про него все и говорили: муж Эльвиры Леоновны.Поженились они в восьмидесятом, когда Эльвире было двадцать пять, а ввосемьдесят первом уже родилась Элла. За ней в восемьдесят третьем – близнецы,а еще два года спустя – Эдуард. Эльвира Леоновна рожала легко,восстанавливалась после родов очень быстро и уже подумывала, не родить ли ей вчетвертый раз, как в восемьдесят седьмом году Осьмин неожиданно скончался отинфаркта.

Нельзя сказать, что Эльвира очень скорбела по мужу. СергейВалентинович был типичным местечковым функционером высокого ранга, с плоскимлицом, потерявшим за годы брака всю выразительность, когда-то пленившую молодуюЭльвиру Шестакову. Он был крайне полезен и ей, и Розе – в конце концов, кому,как не Сергею, они были обязаны тем, что постепенно расселились по всему дому,причем расселение их происходило так естественно, что ни у кого не вызываловозмущения. Эльвирой Леоновной восхищались, называли ее матерью-героиней,приводили в пример… Она могла позволить себе не работать в отличие от сестры,которая, так и не выйдя замуж, тщетно пыталась найти подходящего супруга впыльных помещениях главной городской библиотеки.

Овдовев, Эльвира Леоновна отгоревала положенное время, азатем поняла, что жить теперь придется по-другому. К счастью, она никогда неупускала возможности завязать полезные знакомства, пользуясь положением мужа, иу нее не возникло сложностей с тем, чтобы устроиться на хорошую работу, –взяли Шестакову в городской департамент культуры. Решив вопрос с работой,Эльвира с присущим ей здравомыслием постановила, что в доме нужен мужчина, адля этого она должна выйти замуж.