— А мы обломаем её. И наденем звезду.

— Уговорила.

Ёлка водружается на место, правда уже на половину короче и несколько сомнительнее по форме. Присаживаюсь на колени на ковёр, поправляю игрушки и мишуру

Немного опасаясь внимательно наблюдающих за каждым моим движением псов, ставлю маленькую коробочку под ёлку.

Вздрагиваю, ощущая за спиной присутствие. Выпрямляясь, врезаюсь спиной в грудь Богдана и замираю. Сердце сбивается с ритма и ускоряется.

— Мне подарочек будет от Снегурочки? — шепчет мне в ухо, обводя меня бокалом и всовывая его в руки.

— А? — переспрашиваю. — К нам придет снегурочка?

— Уже пришла. С наступающим, Ася…

— И в-в-в… тебя! — исправляю в последнее мгновение, так и не определившись до конца на "Вы" я с ним или на "ты".

Делаю глоток из бокала. Его губы сзади вжимаются в мою шею. Моё тело в шоке от вспышки ощущений!

Поперхнувшись, откашливаюсь.

Рывком разворачиваюсь, приземляясь на пятую точку и неуверенно отползаю спиной на полметра в сторону собак, удерживая бокал.

Сцепляемся с Богданом взглядами. Его голубое стекло плавится…

Облизывает губы.

Взвизгиваю от того, как псы с разных сторон сопят мне в уши. Зажмуриваюсь в ужасе.

— Эй! — возмущённо шикает на них Богдан. — Кыш!

Подтягивает мою ступню. Вынужденно приземляюсь на локти, всё ещё пытаясь не разлить содержимое бокала.

Гладит пальцы. Я теперь хромоножка…

— Болит?

Неуверенно киваю.

Одна из собак лакает из моего бокала. Фыркает от пузырьков.

— Морды любопытные! — хмурится на них он. — Отдай им бокал.

Послушно ставлю рядом с ковром на пол. Собаки, толкаясь, ловят носом взрывающиеся пузырьки.

Его пальцы скользят выше, по моим щиколоткам. А я что-то оказываюсь не готова к таким прикосновениям. И панически обвожу взглядом комнату, придумывая под каким предлогом буду спать… вот на этом диване, например!

Замерев и не дыша пытаюсь поймать взгляд Касьянова. Не надо…

А почему не надо? Он же красивый… Нравится тебе, верно? И руки у него совсем не такие грубые, как слова иногда.

Глядя мне в глаза, ведёт пальцами по икре под коленку. Это так чувствительно, что, не выдержав, я поджимаю ноги.

Грудная клетка неожиданно громко втягивает воздух.

Растерянно оглядываюсь.

— Вилку ищешь? — весело ухмыляется он.

Отрицательно кручу головой. Касьянов — это не Лобов. В него нельзя вилкой! Он и так в шрамах весь…

Делает глоток из бокала, тоже отставляя его в сторону.

За талию решительно притягивает к себе. Влетаю в его объятия. И даже пикнуть не успеваю, как его губы вжимаются в мои!

Головокружительно теряю ориентацию! Мой «самолёт» входит в крутое пике.

Чувствую кислинку и вкус винограда. Шум в ушах… Мурашки на затылке. И лёгкие спазмы внизу живота. И что дышать не получается, только охапками ловлю воздух.

И вместе с тем чувствую ужас, что он не остановится!

Растерянно мечусь между паникой и желанием, чтобы поцелуй продолжался.

Потому что целуется этот Питбуль космически! Иначе откуда столько фейерверков в моих закрытых глазах?

С тихим рычанием вцепляется зубами мне в нижнюю губу. Вскрикнув, сжимаю испуганно пальцами его плечи. Лизнув, оставляет на ней короткий поцелуй и отстраняется.

Его ноздри подрагивают от быстрого дыхания.

Собаки смотрят на нас с разных сторон с пристальным любопытством. Склонив головы на бок и навострив уши. Словно мы при них… не знаю тут что. Мастер-класс по изготовлению щенков показывали!

Одна подходит нерешительно облизывая мою щеку, так словно пробует на вкус.

— Да не ел я её, — с возмущением отталкивает Касьянов чёрную морду. — Не надо повторять фокус!

Поднимает меня за талию на ноги.

— Ужин готов, — шепчет мне в губы.

Мне кажется, я тоже… немного готова. Понять бы ещё к чему.

Помогая ему с сервировкой, упрямо прячу взгляд. Капец, как неловко…

Стягиваю с подоконника свечи в подсвечниках. Зажигаю их.

Зачем? Для праздничной обстановки, конечно. Но обстановка получается излишне романтической. А что делать с её влиянием на этого мужчину я же не знаю. Черт дернул взять эти свечи!

Он разделывает птицу.

— Иди сюда… — не оборачиваясь.

Подкрадываюсь к его плечу.

— Знаешь, что самое вкусное в мужчине? Даже если он гусь.

— Нет… — шепотом выдыхаю я, распахивая глаза.

— Какие версии?

Версия всплывает только одна. Похабненькая. И наверняка неправильная. Так как гусиные яйца меня особенно не впечатляли никогда.

И с горящим лицом, я предано смотрю в глаза Касьянову, умоляя, чтобы он не прочитал мои внезапные мыслишки по горящему от стыда лицу. Но горю я так ярко, что вариантов нет!

Смеясь, подносит к моим губам гусиное сердце.

— Ешь, — всовывает в рот. — Но ход твоих мыслей мне тоже нравится!

Трындец…

— Вкусно? — дергает бровью.

Категорически киваю, не чувствуя вкуса. Синичкина, ты позорница и пошлячка.

— Ну и славно. А то я могу и яичницу приготовить, если…

О, боги!

Богдан

Кусок в горло не лезет. Хотя голодный. Разглядываю сидящую напротив Асю. Взгляд ловит маленькие прелестные детали.

Как бьётся, на шее венка…

Ключицу, выглядывающую из декольте…

Как двигаются тоненькие пальцы…

Как облизывает губы…

Как двигается горло, когда она пьёт…

Вот так внезапно, неожиданно и неотвратимо в моём мире снова появилась женщина. И мир, усиливая обороты, начинает раскручиваться вокруг неё. Вопреки моим опасениям и здравомыслию.

Атмосфера сгущается, наполняясь желанием. Я забываюсь, теряя в себе границы адекватности.

Потому что…

Вот на этом столе — было бы очень горячо. И на диване, усадить её сверху. И даже на ковре у камина. И в душе. И… И вообще съедать мне сейчас хочется только эти мягкие розовые губы. Нежные, нерешительные… И её смущение. И еще горячий шёпот мне на ухо.

Застывает, поднимая на меня подозрительный взгляд.

— Тебе очень идёт это платье, — пытаюсь немного разрядить.