Наверное, он кричал, потому что дверь вдруг распахнулась,показалось испуганное личико юной сиделки. Она неплохо знала русский, носейчас, растерявшись, спросила что-то на своем родном языке.

– Вам стало плохо? – опомнившись, переспросила онапо-русски с милым забавным акцентом.

– Нет, ничего, – сказал Гай. – Позовитеполковника Роменса, он, должно быть, не успел еще уйти из клиники… Нет, ненужно. Я увижусь с ним потом, – поспешно добавил он, зная, что ничего нескажет полковнику и ничего не скажет никому.

В аэропорт его отвез какой-то хрен из посольства. Никакихвопросов он не задавал, и Гай был ему за это благодарен. Его самолет улетал вдва часа дня. Гай сидел, забившись в угол большой черной машины с краснымфлажком на крыле, и равнодушно смотрел на чужую суету вокруг: блестящиеавтомобили, чуточку опереточные полицейские, с небрежной лихостьюрегулировавшие движение, девушки на ярких мотороллерах, мельтешение реклам. Онпрежде не бывал в этой стране и в другое время с удовольствием прошелся бы поулицам, но сейчас меж ним и внешним миром невидимой стеной стояли сизыйволокнистый туман, скрипучие крики чаек, исчезающий взгляд Алены и жестокие,прекрасные превращения Ирреального Мира.

Моросил дождь. Когда они вышли из машины, Гай увидел у входав здание аэропорта печального арлекина в красно-синем трико. Что-то оборвалосьвнутри, он готов был поверить, что Ирреальный Мир послал ему последнюювесточку, но дипломат, мельком глянув на стоявший рядом с арлекином плакат,пояснил, что это реклама какого-то балаганчика. Теперь Гай и сам видел, чтоштопанное трико выцвело от бесконечных стирок, а сам арлекин, несмотря нарумяна и пудру, худ и стар.

В ожидании самолета Гай сидел в баре, равнодушно пил кофе ипросматривал газеты. Пентагон провел новые испытания лазерного оружия,советский фильм «Осенний марафон» получил очередной приз на международномфестивале, на ирано-иракском фронте продолжалось временное затишье. В США былРейган, стрелянный в упор, но живой, в Сальвадоре были партизаны. И так далее втом же духе. Каждая строчка, каждая фраза убеждали, что он вернулся ввосьмидесятые годы двадцатого века.

И вряд ли будущее таит особые сюрпризы. Договоры, авторскиелисты, гонорары, споры о сути фантастики, водка, умненькие и блядистыеокололитературные девицы, смятые простыни, рассвет за окном после бессоннойночи и скука, скука, скука, вызванная одиночеством, вызванным скукой.Заколдованный круг.

За стеклянным окном от пола до потолка ездили яркиеавтобусы, свистели турбины самолетов, и, глядя на эту вокзальную суету,когда-то не на шутку волновавшую его, Гай задал себе горький вопрос: хорошоэто, что память о Круге вернулась, или нет? И не был уверен, что ответ есть. Небыл уверен, что ему необходимо знать ответ, потому что новый ответ на делеозначал неминуемый новый вопрос: а нужно ли было уходить из Круга? Вопрос,который Гай изо всех сил старался забыть.

Давно объявили посадку на его рейс – он пропустил это мимоушей. Не слышал, как динамики в десятый раз повторяли его фамилию, просяпоторопиться. До тех пор, пока к нему не подбежала узнавшая его по фотографиямстюардесса, Гай сидел над чашкой остывшего кофе и мертвым невидящим взглядомсмотрел на летное поле – ничем не примечательный на вид, успевший ужеизгладиться из памяти читающей публики герой отшумевшей сенсации, смертельноуставший от нестерпимой боли в сердце человек за столиком заурядного бара вчужой ему европейской стране…

Абакан, 1981

«Текел – ты взвешен на весах

и найден очень легким».

Библия, Книга Даниила

Рассчитан каждый взмах винта.

Мы как паром, из края в край

Идем. Романтика, прощай!

Р. Киплинг

В мире все шло в общем как обычно.

Правительство молодой африканской республики, насчитывавшейтри месяца от роду, увлеченно осваивало хитрую науку коррупции, симонии имилитаризма; в метро города Нью-Йорка, бывшего Нового Амстердама, проломилиголову не в меру ретивому копу; донья Эстелес из Лимы разбила тарелку, и муждал ей по уху со всем латинским темпераментом; бухгалтер Семенов из Калуги селза растрату; Марго Тэтчер стращала аргентинцев всеми мыслимыми карами; нотариусДюран из Монрепо торговался с проституткой; сержант запаса Богомолов из Орлапожелал с пьяных глаз отправиться волонтером в Ирак, но вместо Ирака угодил втрезвяк, где его интернационализм не встретил поддержки и понимания; двадиктатора, два Иосифа, ненавидевшие друг друга, мирно лежали в земле, и о нихначали крепко забывать; у мыса Горн булькнул и затонул потрепанный сухогруз подлиберийским флагом, принадлежавший явно не либерийцам; станция «Салют» летала вавтоматическом режиме, дожидаясь космонавта из братской Эфиопии, которого темвременем никак не могли обучить двум-трем несложным манипуляциям хотя бы скосмическим унитазом; из римского музея сперли картину, стоившую черт-тесколько; в Бангладеш голодали; в Банании определенно наметился некоторыйпрогресс – за два месяца сменилось всего семь диктаторов и три хунты; в Сибиримеланхолично строили БАМ; на Кубе ораторствовал, потрясая бородой, Фидель,который не любил Бэби-Дака, – а на Земле была куча атомных бомб, все ихбоялись, но продолжали делать, потому что не могли уже остановиться. И такдалее.

А Земля была шаром и неслась в пространстве со страшнойскоростью, которой никто не чувствовал, потому что притерпелись, и на ней жилилюди. Кто их знает, может, они жили – пока? Ах, Рули, Руди Дучке, но парижскиебаррикады шестьдесят восьмого – в прошлом, и кричать: «Мао, Мао, Че-Че-Че!» –тоже, и к голым на улице Европа привыкла до того, что это ей осточертело, ивсе-таки баррикада на рюи де Шапез продержалась двое суток, так что ее успелсфотографировать корреспондент ТАСС… А Робер Мерль написал роман, гдерассказал, как после ядерной войны уцелели несколько французов, и сначала у нихбыла одна женщина на всех, а потом женщин стало много, и онанизмом заниматьсяникому не пришлось. И хотя по раскладу выходило, что бомбу на ля белль Франсмог уронить и союз нерушимый республик свободных, в СССР перевели Мерля – вконце концов, бомбу на ля белль Франс мог уронить и Пакистан, в конце концов, вмерлевской войне погибли все страны, и спросить было не у кого, да и все равносоврали бы…

И Тедци Кеннеди навсегда выбыл из борьбы за президентскоекресло; в мире было больше прекрасного, чем скучного, но сумасшедшие продолжалиплескать в шедевры живописи серной кислотой; Джеральд Даррелл уделял зверямбольше внимания, чем людям; где-то что-то горело, где-то кого-то награждали, агде-то кого-то и били; и девочки становились женщинами, а вот полковники,бывало, становились генералами, а бывало, и покойниками… В мире все шло, вобщем, как обычно.

Эти гады физики…

Забытый бард

«Академия наук извещает, что Институтом Шальных ФизическихТеорий открыто сопряженное пространство».