Ближе к лесу, это уже верст пять от городской стены, услышалстук копыт. Еще не оборачиваясь, Залешанин знал, что догоняет Владирог. Измладшей дружины которого вот-вот переведут в старшую, старается изо всех сил.Конь Владирога стучал копытами особенно звонко, чем его только подковывает,конская сбруя позванивает, даже сам Владирог через два конских скока на третийобязательно стукнет ножнами меча по стремени.

Залешанин придержал коня. Шлем на голове Владирога блестел,доспехи сияли так, что можно смотреться, с кончика шлема трепетал красныйяловец, и все на Владироге блестело, сверкало, даже конская сбруя разбрасываласолнечные зайчики, ибо бляхи на ремнях размером с собачьи миски.

– Когда они полезли со всех сторон, – торопливозаговорил Владирог, – я увидел, что нам уже не выбраться… Тут ты поднялсяво весь рост, зашумел. Они бросились к тебе, завязалась драка… Случай былудобный, я ускользнул за кустами. Там тень была такая, что дружину прятал бы,никто бы не отыскал. А потом, когда тебя скрутили и увели, я только парураз сумел повидаться с милой Залюбой. Первые дни охрана ослабла, а потом снова…Поверишь ли, я сколько раз пытался пробраться к тебе… хоть словомперемолвиться!.. но стражи, как назло, всегда либо дремали возле самой двери,либо отходили не дальше колодца. А просто так подойти, как подходил к тебеконюх, я видел, как он тебе что-то кричал, я ж не мог – все-таки княжийдружинник! Увидели бы, что я с татем гутарю, могли бы и в шею из дружины…

Конечно, в шею не погнали бы, Залешанин знал, да и Владирогзнал, но рассказывал, изливал душу, а Залешанин ехал мрачный, как ночь вколодце, себя сжал так, что вот-вот душа выбрызнет. Залюба! На какую толькодурь не пойдет человек ради женщины! Но Владирог, даже идя на эту дурь, все жепослал его, Залешанина, впереди… Умен, такой скоро всех ототрет от князя,только сам будет лизать ему сапоги.

– Перестань, – сказал он как можно более ровнымголосом. – Ты ж видишь, все обошлось. Я снова на коне.

Владирог вздохнул:

– Да, конь у тебя и воеводе на зависть… Ты в самом деле злане держишь?

– Да ладно, чего там, – отозвался Залешанин.

– Нет, правда… Ну что я мог там сделать?

– Я ж говорю, перестань, – отмахнулся Залешанин.

Владирог ехал рядом, поглядывал искоса. Разбойник и ворсидит в седле гордый, спина прямая, словно эти земли принадлежат ему. Но оделсяеще гаже, чем когда пробрался в Киев: вместо вышитой петухами рубахи –душегрейка из звериной шкуры, а шкура выделана плохо, вон конь все еще пугаетсяволчьего запаха. Волосы перехватил на лбу широким обручем из простого булата,на руках широкие железные браслеты, как на запястьях, так и на предплечьях. Изоружия только нож на кожаном поясе да исполинская палица из вырванного скорнями деревца, умело окованная закаленным булатом. Правда, палица с оглоблю,а по весу, судя по размеру, такова, что собьет всадника вместе с конем…

Он с сомнением смотрел на чудовищную палицу. Из цельногодерева со срубленной верхушкой, почти в рост человека, выдранная из земли скорнями, ибо самое крепкое дерево всегда там, внизу, где корни, а те срубленытак, что торчат пеньки в палец высотой. У рукояти крепкая ременная петля,что надевается на кисть, дабы не выскользнула из ладони при схватке.

– Ты что же… – спросил он с недоверием, явно не зная, очем говорить с другом, который попался из-за него, – сумеешь такойдраться?

– А чем она хуже твоего топора?

– Ну… топором я могу хотя бы замахнуться. А то иударить.

Залешанин неспешно взял палицу, подбросил, поймал зарукоять, подбросил выше. Владирог задрал голову, брови взлетели вверх, самМуромец не подкинет так высоко… правда, старик не больно бахвалится силой.Залешанин подхватил на лету палицу, Владирог отшатнулся, ибо вокруг Залешанинавдруг засвистел воздух, завыл как лютый зверь, заревел по-медвежьи, засвистелпо-птичьи, палица превратилась в смазанные полосы, что месили воздух так, чтоодежда Владирога затрепетала как при сильном ветре.

– Ого, – выкрикнул он, – ты как это?

– Ручками, ручками, – ответил Залешанин из серединывихря. Золотые волосы трепало ветром, он сам колыхался как в воде, рукимелькали, палицу Владирог даже не видел, она оказывалась сразу в десяткемест. – Палица – это палица!

– Во зверь, – прошептал Владирог. – Ты мог быстать у князя не последним из дружинников!

– Это для тебя честь, пес, – сказал Залешанинпрезрительно. – А я – волк!.. Моя нора в темном лесу, а не всобачьей конуре.

– Мы живем в теремах, – обиделся Владирог. Онвыпрямился, голос стал суше. – Это великая честь – быть верным псомкиевского князя! Тебе бы поклониться князю, повиниться! Авось простил бы затакую силищу. Ну, сперва походил бы за конями, конюхи – тоже люди, а потом,глядишь… Я попробую замолвить слово. Ничего не обещаю, сам понимаешь, нопопробую…

– Спасибо, – сказал Залешанин беспечно. Его глазасмотрели вдаль, из-за виднокрая выглянул край солнца, брызнул в лицо таквесело, неожиданно, что он отшатнулся, засмеялся счастливо, повторил: –Спасибо, не надо.

– Почему?

– Пес из конуры не зрит такого восхода солнца. Ему забормешает! Да и цепь далеко не отпустит. А вот волк…

– Ну смотри, – сказал Владирог. Он начал придерживатьконя, но Залешанин ехал все так же, и Владирог повторил уже с сумрачнойугрозой: – Ну смотри… Да, к слову, тебя ж вроде посадили под крепкиезапоры?

– Было дело, – отозвался Залешанин, он не обернулся, нослышал, как Владирог пустил коня следом, поехал шагах в трех.

– Но как же…

– Ты что, меня не знаешь?

– Знаю, но… Там запоры надежные, сам видел. Как ты сумел?Или кто помог?

Залешанин повернул голову. Владирог ехал напряженный, глазаупорно смотрели ему в спину. Встретившись глазами с Залешанином, почему-товздрогнул, в замешательстве отвел взгляд.

– Ладно, не говори. Ты в лес аль как?

– Аль как.

– А это куда?

– Не спрашивай, и тебе не совру, – ответил Залешанин,посоветовал: – Возвращайся. Еще хватятся. А ежели кто заметит, чтовернулся той дорогой, какой ускакал я, то не видать тебе старшей дружины.

Владирог остановил коня так резко, что тот едва не сбросилего через голову, а потом оскорбленно поднял на дыбки. Залешанин захохотал ипустил коня вскачь. Встречный ветер охлаждал лицо, трепал волосы и конскуюгриву. Земля с грохотом бросалась под конские копыта, исчезала, едва проскочивза стременами, а впереди степь уходила в бесконечность, лишь иногда навиднокрае то справа, то слева темнели гаи, рощи, темные клинья леса.

Свежий утренний ветер обдувал лицо, вдали начала разрастатьсястена леса, и Залешанин ощутил, как гадкое чувство растворяется подобносмрадному дымку на чистом воздухе.