– Эк, куда хватили – дуэль. Тут вам не Европа. У здешнихдворян, если поссорятся, знаете какая дуэль? Садятся на лошадей и хлещут другдруга кнутами по рожам, пока один не свалится. Я же говорю, рабская страна,никакого понятия о достоинстве. Кроме царя все холопы, до наипервейшегобоярина. По здешним понятиям бесчестье может быть только от равных или низших,от высших никогда, пусть хоть на морду гадят. Если царь собственной ручкойкакого князя или боярина за виски дерет или по щекам лупит – это только поводдля гордости. Вот будет зима, начнется любимая царская забава. Государевыстольники – это вроде камер-юнкеров – будут нарочно во дворец к высочайшемувыходу опаздывать. А знаете почему? Потому что опоздавших монарх велит в прудукупать и радуется, как ребенок, в ладоши бьет. Стольники нарочно орутпожалостливей да посмешней, чтобы его помазанному величеству угодить. Некоторые,конечно, от такого купания простужаются и помирают, но бывает и так, чтоАлексей Михайлович смилуется и пожалует что-нибудь: шубу для согрева илидеревеньку на прокорм. Вот такие здесь дворяне. Да их возле дворца каждый деньплетьми дерут, кто провинился. А вы – дуэль.

– И иностранцев тоже плетьми дерут? – поджавшись и бледнеяпри одной мысли о позорном наказании, спросил фон Дорн. Крики вице-министраФедьки про батоги он счел за пустые угрозы (где это видано, чтоб людейблагородного звания подвергали порке?), а выходило, что зря.

Полковник только вздохнул, будто на лепет неразумногодитяти.

– Плети что – это и не наказание вовсе. Так, мелкоепорицание. У нас тут один капитан из недавно прибывших проверял купленное ружьеда пальнул в ворону, что сидела на кресте церкви. Били капитана кнутом, вырвалиноздри и сослали в Сибирь, навечно.

– За ворону?! – не поверил Корнелиус.

– За кощунство. О, друг мой, вы не представляете, что заобычаи в этой стране! Таких нелепых, безумных законов вы не сыщете и в Персии.

Кажется, полковнику доставляло удовольствие стращать новичкаместными ужасами. Он крикнул служанке заварить свежего кофе да принести изпогреба можжевеловой и, улыбаясь в усы, стал рассказывать такое, что фон Дорнтолько ахал.

– В шахматы играете? – спросил Либенау.

– Иногда. Не очень хорошо, но когда нужно скоротать зимнийвечерок…

– Запрещено, – отрезал полковник. – За эту богомерзкуюзабаву бьют кнутом… А табак нюхаете?

– Нет, у меня от него слезы – не остановишь.

– А вы как-нибудь понюхайте прилюдно – просто из интереса,предложил коварный хозяин. – Вам за это по закону нос отрежут, так-то! Ссобаками играть нельзя, на качелях качаться нельзя, смотреть на луну с началаее первой четверти нельзя. Скоро начнется жара, духота, так вы, дружище, невздумайте купаться в Яузе во время грозы. Это колдовство донесут, на дыбеизломают.

– Хорошо, что вы меня предупредили, – поблагодарил взмокшийот всех этих извещений Корнелиус. – А какие-нибудь невинные забавы дозволяются?Потанцевать с дамами, послушать музыку?

– У нас на Кукуе можете чувствовать себя, как в Германии,тут у нас свои законы. Но на Москве музыки не бывает – православная церковьпочитает скрипки, виолы, флейты и прочие инструменты сатанинским ухищрением.

От упоминания о церкви мысли фон Дорна приняли иноенаправление.

– Какой вы веры, господин Либенау? – осторожно спросил он. –Римской или реформатской?

– Я родом из Нассау, – благодушно ответил полковник, – сталобыть, протестант. Вы-то, поди, католик, раз родом из Вюртемберга? Это ничего, япридерживаюсь того взгляда, что вера – дело личное.

– Да, – с облегчением сказал Корнелиус. – Я католик и почтимесяц не был на исповеди. Где мне найти священника?

– Нигде. – Старый вояка сочувственно развел руками. –Латинская вера в Московии строго-настрого запрещена. Нас, протестантов, ещетерпят, но ни католического священника, ни костела вы здесь не найдете.

– Как же жить без исповеди и причастия? – ужаснулся фонДорн.

– Ничего, живут, – пожал плечами Либенау.

– Молятся перед образом. А кто похитрее – переходит врусскую веру. За это положено повышение по службе, щедрый подарок от царя.Перекресту жить в Слободе необязательно, можно и в Москве. И жениться нарусской тоже можно. Многие так делают, особенно из торгового сословия, –презрительно скривился полковник. – Ради выгоды. Пройдет поколение, другое, идобрая европейская фамилия вырождается, такой уж тут воздух. Тех, кто здесьродился, «старыми немцами» зовут, а мы с вами – «новые немцы». Вот я видел изокна рядом с вами толмача Пашку Немцерова. Его дед был лучший часовщик в СтаройНемецкой слободе, да польстился НА царские заказы, перекрестился. Прошлополвека, и вот вам плод ренегатства – этакий ублюдок Пашка, и не немец, и нерусский. Видали у него на лбу шишку? Это от молитвенного усердия, всё земныепоклоны кладет. Живет при церкви, на клиросе выпевает. Хорошо, в ворота несунулся, собака, а то я б его пинками прогнал.

Командир сердито запыхтел, стукнул по столу – фаянсовыйкофейник подскочил и выплеснул из носика на скатерть черную жидкость.

– Русская косность и тупость разжижает мозги и разъедаетдушу! Если б не наш Кукуй, мы все бы тоже давно оскотинились. Знаете, каковыпредставления московитов о науке? Космографию они изучают по КозьмеИндоплавателю, который, как известно, почитал Землю четырехугольной. Высшаяпремудрость, которой здесь владеют немногие избранные – четыре правилаарифметики, да и то делить большие числа они не умеют, а уж о дробях и неслыхивали. Эвклидовой геометрии не ведают вовсе, а грамотным считается тот, ктоможет худо-бедно свое имя накалякать. В прошлый сочельник угощал я одного дьякаиз Рейтарского приказа, Митьку Иванова. Этот Митька взял со стола мидию вракушке домашним показать и после хранил этакое диво в винном кубке. Таксослуживцы донесли, будто он в том кубке диавола прячет! И всё, был МитькаИванов – не стало. Зря я на угощение и подношение тратился.

Развезло герра Либенау фон Лилиенклау на нового слушателя –не остановишь. Да Корнелиус и не думал останавливать. Слушал, затаив дыхание, итолько на душе становилось всё муторней и муторней. Нечего сказать уменлейтенант фон Дорн, нашел страну, где счастье искать.

– Днем, когда самая работа, все московиты укладываютсяспать, негодовал полковник. – Присутствия и лавки закрываются, вся странадрыхнет. Вроде испанской сиесты, никаких дел вести нельзя. Только у испанцевлетом жарко, а этим-то что не работается?

– А что русская армия? – спросил Корнелиус, уже заранеезная, что ничего хорошего не услышит. – Трудна ли будет моя служба?