– Больше тебе состоять при мне незачем, – сказал Матфеев,словно подслушав фондррновы мысли. – Пропадешь ни за что. Служил ты мнеисправно, за это вот тебе награда: отпускная грамота, чтоб ехать из Русскогоцарства беспрепятственно куда пожелаешь, и мешок червонцев. Что мне теперьзолото? Все равно на казну отпишут. Уезжай, капитан, пока не поздно. Вчераотбыли шведские купцы, держат путь в Ревель. Сани у них груженные товаром,медленные. Догонишь легко. Ну, целуй руку и прощай. Не поминай Артамона Матфеевалихом.

В залу из кабинета Корнелиус вышел, утирая слезы. Мешок былотрадный, тяжелый. По весу судить – лежало в нем никак не меньше тысячизолотых.

Из веницейского кресла навстречу капитану поднялась легкаяфигурка. Александра Артамоновна, Сашенька!

– Мне всё ведомо, – стремительным шепотом заговорилабоярышня. Батюшка сказывал. Уезжаешь? Что ж, дай тебе Бог, Корней, счастьясыскать. А я и так знала, что нам с тобою не судьба. Раньше я больно высоколетала, теперь вот вниз паду, о землю разобьюсь. Прощай, mon amourimpossible[22]. По-русски-то так и не скажешь, стыдно.

Сашенька обхватила высокого мушкетера за шею, быстропоцеловала в губы, и прежде чем растерянный Корнелиус успел ответить наобъятье, выбежала из залы прочь.

К себе фон Дорн возвращался в глубокой задумчивости.

Главное тут было не слушать сердца, потому что оно, глупое,задумало Корнелиуса погубить.

Ведь ясней ясного, что нужно делать. Забрать книги изалтын-толобаса и мчать вдогонку за шведским караваном. Продав драгоценные камнис окладов, рыцарь фон Дорн станет богат и свободен, жить же будет не в этойдикой, нелепой, опасной стране, а в милой Швабии. Это во-первых.

Оставаться с Матфеевым безумно, потому что боярин обречен.Это во-вторых. Такого большого человека, конечно, не казнят и на дыбу неподвесят – не при Иване Грозном живем, но вот скромного начальника стражи,склоняя к оговору на опального канцлера, очень запросто сволокут в пытошную.Корнелиус содрогнулся, вспомнив палача Силантия, клещи в угольной жаровне иверевку под потолком.

Ну и, наконец, третье. Александра Артамоновна хороша, спорунет. Но, если вдуматься трезво, без любовного охмеления, барышня как барышня,ничего особенного. Почему он влюбился в Сашеньку? Только потому, что она однана всю Московию похожа на настоящую европейскую девицу благородного рода ихорошего воспитания. Но ведь не мальчик уже, повидал на своем веку всякихбарышень и дам, не говоря о простых девках и бабах. Пора бы понимать. ВАмстердаме или тем более Париже таких, как Сашенька, а то и получше, сыщетсясколько угодно. Особенно если ты сказочно богат, недурен собой и совсем еще нестар.

Нет-нет, решено, успокоился Корнелиус, довольный, чтобезрассудное сердце умолкло под натиском разума. Завтра же утром забрать изтайника Либерею и в путь.

Самое позднее – послезавтра. Уж во всяком случае не позднее,чем через неделю. Догонит шведов где-нибудь за Торжком.

Капитан вздохнул и замотал головой, отгоняя непрошеноевидение: серые глаза Сашеньки, когда они посмотрели на него в упор, переносицав переносицу. Mon amour impossible…

Вспомнилась арапская притча. Досидел-таки крокодил в своемболоте, дождался, чтоб луна упала к нему прямо в когтистые лапы.

Пожалуй, можно в Москве даже на месяц задержаться. Шведскийкараван не последний, будут и другие. Больше чем на месяц, конечно, опасно, ана месяц ничего, можно. Так быстро Милославским боярина не сожрать. Да инеприлично, пока траур по государю.

А с книгами так. Забрать перед самым отъездом. Пусть полежатв тайнике, так спокойней. Труп Адама Вальзера в подземелье не найдут, да иискать сильно не станут. Решат, что колдун-немчин сел на помело и улетел насвою басурманщину либо прямиком к Сатане-Диаволу.

Проникнуть в пустующий дом будет легче легкого.

Откинуть каменные плиты, спуститься в тайник.

На нос можно надеть бельевую прищепу, чтоб не нюхатьмертвечину. А дальше совсем просто. Вот она, Либерея, под вершковым слоемземли.

Отодвинь скверную книгу и копай.