Пуаро положил руку на руку девушки.

– Я понимаю, мадемуазель, я знаю, что вы сейчас чувствуете.Взгляните, я стою перед вами, убитый и опозоренный. Я обещал быть вашимзащитником и не смог сдержать слова. Я потерпел неудачу. Я жалок. Но верьте,это поражение не дает мне покоя. Если бы вы знали, как я страдаю, выобязательно простили бы меня.

– Конечно, – все так же безучастно отозвалась Ник. – Инезачем вам взваливать вину на себя. Я уверена: вы сделали все, что могли. Иникто бы тут не помог и не сделал бы больше. Не огорчайтесь, не надо.

– Вы очень великодушны, мадемуазель.

– Да нет, я…

Она не договорила. Дверь распахнулась, и в комнату влетелДжордж Челленджер.

– Что тут произошло? – закричал он. – Я только что приехал.Возле ворот полиция, толкуют, что кто-то умер. Что это все значит? Да скажитеже мне, ради бога. Это… Ник?

В его голосе прозвучала невыносимая мука. Я вдруг сообразил,что Пуаро и доктор совершенно загородили от него девушку. Прежде чем кто-нибудьуспел сказать хоть слово, он снова заговорил:

– Скажите мне… ведь это невозможно… Ник умерла?

– Нет, мой друг, – ласково ответил ему Пуаро. – Она жива.

И он отступил так, чтобы Челленджер смог увидеть девушку.

С минуту он оторопело разглядывал ее. Потом зашатался, какпьяный, бормоча:

– Ник… Ник…

И вдруг рухнул на колени перед диваном, закрыл лицо руками,и мы услышали его сдавленный голос:

– Ник, родная, я подумал, что вас нет в живых.

Ник попыталась сесть.

– Ну будет, Джордж. Бросьте валять дурака. Я цела иневредима.

Он поднял голову и растерянно огляделся.

– Но ведь кто-то умер? Так сказал полицейский.

– Мегги, – ответила Ник. – Бедная душенька Мегги… Ох…

Ее лицо свела судорога. Пуаро и доктор подошли к девушке,помогли ей подняться и, поддерживая с обеих сторон, увели из комнаты.

– Вам надо как можно скорее лечь, – говорил ей доктор. – Яотвезу вас сейчас в своей машине. Я уже попросил миссис Райс собрать для васвсе необходимое.

Они вышли. Челленджер схватил меня за руку.

– Ничего не понимаю. Куда они ее повели?

Я объяснил.

– А! Ясно. Ну а теперь расскажите же мне, ради бога, обовсем. Какая ужасная трагедия! Бедная девушка!..

– Вам надо выпить, – ответил я. – А то вы сам не свой.

– А, ерунда!

Мы перешли в столовую.

– Понимаете, – объяснил он мне, подкрепляясь почти неразбавленным виски, – я ведь решил, что это Ник.

Я понимал. Ни разу в жизни я не встречал влюбленного,который скрывал бы свои чувства так неумело, как капитан Джордж Челленджер.

Едва ли я когда-нибудь забуду эту ночь. Пуаро впал в такоесамоуничижение, что я не на шутку встревожился. Он неустанно шагал по комнате,призывая хулу на свою голову и оставляя без малейшего внимания все мои благиепопытки его утихомирить.

– Так вот что значит слишком возомнить о себе! Я наказан,да, я, Эркюль Пуаро, наказан. Я слишком полагался на себя…

– Ну что вы, – перебил я его.

– Но кто предположил бы… кто мог предположить такуюбеспримерную наглость? А я-то думал, что принял все меры предосторожности.Предупредил убийцу…

– Предупредили убийцу?

– Ну конечно. Я ведь привлек к себе его внимание. Дал емупонять, что подозреваю… кого-то. Я сделал все – во всяком случае, я так думал,– чтобы он не осмелился на новое покушение. Я оградил мадемуазель кордоном. Ноон все-таки проскользнул через него. Дерзко, чуть ли не на наших глазах! И этонесмотря на то, что все мы были настороже! И все-таки добился своего!

– Но ведь не добился же! – напомнил я.

– Чистая случайность! В моих глазах это одно и то же.Унесена жизнь человека, а чья – безразлично.

– Конечно, – ответил я. – Я не то хотел сказать.

– Хотя, с другой стороны, вы были правы. Но это еще в десятьраз хуже. Ибо убийца дальше, чем когда-либо, от своей цели. Вы поняли, мой друг?Ситуация изменилась, но к худшему. Теперь уж может получиться так, чтооборвется не одна, а две жизни.

– Вы этого не допустите, – решительно сказал я.

Он остановился и стиснул мою руку.

– Спасибо, мой друг, спасибо! Вы все еще полагаетесь настарика, все еще верите в него. Вы вливаете и в меня новое мужество. ЭркюльПуаро больше не подведет. Второго убийства не будет. Я еще исправлю своюошибку. Я ведь не сомневаюсь, что в мою обычно безупречную систему вкраласькакая-то ошибка, что я допустил какой-то логический просчет. Я все начнусначала. Да, я начну с самого начала. И на сей раз уже не промахнусь.

– Стало быть, вы считаете, – заговорил я, – что жизнь НикБакли по-прежнему в опасности?

– Друг мой, зачем же я, по-вашему, послал ее в лечебницу?

– Так дело вовсе не в потрясении?

– Потрясение! Ба! От потрясения с тем же успехом, да что яговорю, с гораздо большим, можно оправиться и дома. Какое уж там веселье –полы, покрытые зеленым линолеумом, болтовня сиделок, еда на подносах инепрестанное мытье. Нет, нет, я думал о ее безопасности, и больше ни о чем. Яоткровенно поговорил с доктором. Он со мной согласился и все устроит. К миссБакли не будут пускать никого, даже самых близких ее друзей. Мы с вами –единственное исключение. Ну а другие… «Распоряжение доктора» – вот что имскажут. Очень удобно и не подлежит обсуждению.

– Так-то оно так, – заметил я. – Да только…

– Что – только, Гастингс?

– Это не может длиться вечно.

– Замечание весьма справедливое. Но мы хотя бы сможемнемного осмотреться. Кроме того, я думаю, вы поняли, что изменяется самыйхарактер нашей деятельности.

– Как так?

– Ну, если раньше мы должны были прежде всего обеспечитьбезопасность мадемуазель, то наша нынешняя задача намного проще и кудапривычней. Нам надо всего-навсего выследить убийцу.

– И это, по-вашему, проще?