– Из всех приморских городов на юге Англии Сент-Лу,по-моему, самый привлекательный. Он с полным основанием зовется жемчужинойморских курортов и поразительно напоминает Ривьеру. Мне кажется, что побережьеКорнуолла по своей прелести ничуть не уступает югу Франции.

Все это я сказал своему другу Эркюлю Пуаро.

– Вы прочитали это вчера на карточке меню ввагоне-ресторане, мой друг. Ваше замечание не оригинально.

– Разве вы не согласны?

Он задумчиво улыбался и молчал. Я повторил вопрос.

– Ох, тысяча извинений, Гастингс! Я мысленно отправилсястранствовать, и представьте, в те самые края, о которых вы только чтоупоминали.

– На юг Франции?

– Вот именно. Я ведь провел там всю прошлую зиму и сейчасвспоминал кое-какие события.

Я знал, о чем он говорит. Об убийстве в голубом экспрессе,совершенном при запутанных и таинственных обстоятельствах. Пуаро решил этузагадку с той изумительной проницательностью, которая никогда ему не изменяла.

– Как жаль, что меня не было с вами, – от всей душипосетовал я.

– Мне тоже жаль, – ответил Пуаро. – Ваш опыт был бы простонеоценим.

Я покосился на него. Многолетняя практика научила меня недоверять его комплиментам, но на сей раз он, казалось, говорил совершенноискренне. Да и почему бы ему, в конце концов, не быть искренним? Я и в самомделе отлично разбираюсь в его методах.

– И больше всего мне не хватало вашего живого воображения,Гастингс, – мечтательно продолжал Пуаро. – Небольшая разрядка бывает простонеобходима. Мой лакей Жорж – восхитительный человек. Иногда я позволяю себеобсуждать с ним кое-какие вопросы. Но он начисто лишен воображения.

Его замечание показалось мне абсолютно неуместным.

– Скажите, Пуаро, – заговорил я, – неужели вас никогда нетянет вернуться к прежним занятиям? Ваша бездеятельная жизнь…

– Устраивает меня как нельзя лучше, мой друг. Греться насолнышке – что может быть прелестнее? В зените славы спуститься с пьедестала –можно ли представить себе жест более величественный? Обо мне говорят: «ВотЭркюль Пуаро… великий… неповторимый! Подобного ему никогда не бывало и небудет». Ну что ж. Я доволен. Я больше ничего не прошу. Я человек скромный.

Что до меня, я бы, пожалуй, воздержался от слова «скромный».Тщеславие Пуаро, на мой взгляд, нисколько не уменьшилось с годами. Приглаживаяусы, он откинулся в кресле и прямо-таки замурлыкал от самодовольства.

Мы сидели на одной из террас отеля «Мажестик». Это самыйбольшой из здешних отелей. Он расположен у моря и окружен парком. В парке,раскинувшемся внизу, чуть ли не на каждом шагу растут пальмы. Море отливалогустой синевой, солнце сверкало с тем искренним пылом, с каким и положеносверкать августовскому солнцу (англичанам, увы, не часто доводится видеть такуюкартину). Неистово жужжали пчелы – словом, большей идиллии нельзя себепредставить.

Мы приехали накануне вечером и собирались провести здесьнеделю, поистине восхитительную, если судить по первому утру.

Я поднял газету, выпавшую у меня из рук, и снова погрузилсяв чтение. Политическая ситуация была неопределенной и малоинтересной. Былопубликован длинный отчет о нашумевшей мошеннической проделке городскихвластей, а в общем ничего волнующего.

– Любопытная штука эта попугайная болезнь, – заметил я,перевертывая страницу.

– Очень любопытная.

– В Лидсе, оказывается, еще два смертных случая.

– Весьма прискорбно.

Я перевернул страницу.

– А о кругосветном перелете Сетона по-прежнему ничегонового. Отчаянный народ эти летчики. Его самолет-амфибия «Альбатрос», должнобыть, замечательное изобретение. Жаль будет, если бедняга отправится кпраотцам. Правда, надежда еще есть. Он мог добраться до какого-нибудь острова вТихом океане.

– Жители Соломоновых островов, кажется, все еще каннибалы? –любезно осведомился Пуаро.

– Славный, должно быть, парень. Когда вспоминаешь о таких,чувствуешь, что быть англичанином, в конце концов, не так уж и плохо.

– Не так обидны поражения в Уимблдоне?[1] – заметил Пуаро.

– Я не имел в виду… – начал я.

Изящным жестом мой друг прервал мои извинения.

– Что до меня, – объявил он, – я хоть и не амфибия, каксамолет бедняги Сетона, но я космополит. И англичанами, как вам известно, явосхищаюсь глубоко и неизменно. Как основательно они, например, читают дневныегазеты!

Мое внимание привлекли политические новости.

– Наш министр внутренних дел, кажется, попал в хорошуюпеределку, – заметил я со смешком.

– Бедняга! Ему приходится несладко. Так несладко, что онищет помощи в самых невероятных местах.

Я удивленно посмотрел на него.

Чуть улыбаясь, Пуаро вынул из кармана свою утреннююкорреспонденцию, аккуратно перевязанную резинкой, вытащил из пачки одно письмои перебросил его мне.

– Должно быть, не застало нас вчера, – заметил он.

Я пробежал его с радостным волнением.

– Но, Пуаро, – воскликнул я, – ведь это очень лестно!

– Вы думаете, мой друг?

– Он отзывается о ваших способностях в самых горячихвыражениях.

– Он прав, – ответил Пуаро, скромно опуская глаза.

– Просит вас взять на себя расследование… называет этоличным одолжением…

– Именно так. Вы можете не повторять мне все это. Дело в том,что я тоже прочел это письмо, мой милый Гастингс.

– Какая жалость! – воскликнул я. – Как раз когда мысобирались отдохнуть…

– О нет, успокойтесь, о том, чтобы уехать, не может быть иречи.

– Но ведь министр говорит, что дело не терпитотлагательства.

– Возможно, он прав… а может быть, и нет. Эти политическиедеятели так легко теряют голову: я своими глазами видел в палате депутатов вПариже…

– Так-то оно так, но нам все же следует приготовиться.Лондонский экспресс уже ушел, он отходит в двенадцать. А следующий…