— Фирма «Заря»! Семь-семь-семь, два, двенадцать!Круглосуточно, без выходных дней, всегда к вашим услугам.

— Чего? — не понял качок.

— Вызывайте! — продолжал фонтанироватьИгорь. — Будем ноги мыть и воду пить!

Он попятился в квартиру и, захлопнув за собой дверь, рухнулна обувницу под вешалкой, больно стукнувшись копчиком о какую-то металлическуюдрянь. Пошарив рукой позади себя, он вытащил на свет божий коричневый портфель.

Недолго думая, Игорь сунул туда руку и добыл из портфеляпервое, что нащупали пальцы, — тяжелый продолговатый мешочек, стянутыйшелковой тесьмой. Мешочек был из серой замши, с черной фирменной надписьюпосредине. Вероятно, прежде в нем хранилось какое-то дорогое украшение вкоробке. Однако нынешние его очертания наводили совсем на другие мысли.

«Пистолет!» — сразу же понял Игорь, развязал тесьму и досталоружие. Это была девятимиллиметровая «беретта» с удлиненным стволом. Былоневозможно поверить, что девица, хладнокровно застрелившая двух человек, сейчасразъезжает по магазинам и примеряет шмотки. Какая-то ерунда.

Игорь положил «беретту» на место и снова засунул портфельтуда, где нашел его. После чего заторопился, захлопнул дверь и побежал вниз полестнице, бросив по дороге резиновые перчатки в мусоропровод. Возле соседнегоподъезда бледный и унылый мальчик лет двенадцати топал и поднимал пыль,старательно жмуря глаза. Жирный серый кот сидел на кромке пустой детскойпесочницы, далеко, у двухрядной полосы гаражей носились наперегонки двеовчарки, их хозяев было не разглядеть за деревьями.

Игорь не стал больше медлить, сел в машину и, сделав отмашкуСтасу, нажал на газ.

Всю дорогу он думал о пятничной увольнительной ТоликаПушкина, о Еланской, которая зачем-то следила за Карташовой незадолго доубийства. О машине «Бихом-экспорт», номер которой сидел в ее голове, опистолете в сером замшевом мешочке, который, скорее всего, явится полнойнеожиданностью для хозяйки, когда она наткнется на него, как он сегодня. Надуше у Игоря от всего этого было тревожно. Пока что и фирма, и он самнаходились в тени. Но в любой момент какая-нибудь ерунда могла все изменить.

Анна пыталась преодолеть душевный разлад и все своинравственные силы бросила на то, чтобы придумать для Саши новыйумопомрачительный имидж.

— Чувствую себя довольно странно, — призналасьСаша, закидывая ногу на ногу. — Сто лет не показывала посторонним своихколенок.

— Это ничего, — усмехнулась Анна. — С твоимхарактером ты быстро обвыкнешься. Еще будешь выставлять их напоказ.

Саша и в самом деле преобразилась. Ее обычное карепревратилось в короткую стрижку, волосы мелировали и уложили гелем сильнойфиксации, под макияж нанесли ровный слой крем-пудры. С нее удалось содратьбрюки, и теперь Саша выглядела совершенно другой женщиной в облегающемтемно-синем платье и черных туфлях на невысоком скошенном каблучке, стоимостькоторых поначалу привела ее в ярость.

— Все, что мы купили, я пока оставлю здесь.

Домой уже не успею заехать. — Она хотела взглянуть начасы, но, обнаружив вместо них браслет, закатила глаза. — Сколько тамнатикало?

— Через полчаса можешь выезжать, — необорачиваясь, ответила Женя.

В этот момент в дверь просунулась голова Томочки, мастера поприческам.

— Простите, там у нас клиентка без записи.

А мы все заняты.

— Я сама поговорю с ней, — тотчас же подняласьАнна.

Саша от нечего делать отправилась следом.

Новая клиентка оказалась молоденькой круглощекой девицей.Длинные светлые волосы заплетены в толстую косу. Саша сто лет не видела, чтобыкто-нибудь носил такую.

— Сколько стоит отбелить веснушки? — с ходупоинтересовалась девица. В ее голосе и позе читалась забавная самоуверенность.

Анна пустила в ход свое знаменитое обаяние и, взявпрейскурант, принялась что-то тихо обсуждать с посетительницей. Саше сталоскучно.

Поглядев на себя во все наличествующие зеркала по очереди,она хмыкнула и вернулась в кабинет. Однако перед уходом обратила внимание наженщину, сидящую в одном из кресел. «Кажется, я где-то ее уже видела», —подумала Саша и нахмурилась. Ей потребовалось время, чтобы сообразить, чтонесколько дней назад эта же самая женщина стояла перед салоном и таращилась наокна директорского кабинета. Саша еще тогда подумала, что надо купить жалюзи.

Женя не поддержала ее порыва потрепаться, предпочитаяобщаться со своей бухгалтерской программой. Закурив, Саша уселась прямо настол, вытянув ноги и придирчиво разглядывая их. Вдруг дверь распахнулась, идавешняя девица с косой ворвалась внутрь, но, наткнувшись прямо на Сашу,разочарованно сказала:

— Я думала, у вас тут сауна или кислородные ванны.

Окинув кабинет прощальным взглядом, она ретировалась,позабыв извиниться за вторжение.

— В ее летах, — с неудовольствием заявилаСаша, — надо грызть гранит науки, а не веснушки сводить. Во, какаямордастая.

— Господи, как не правильно нас воспитывали! —отозвалась Женя. — Она ведь хорошо делает, что заботится о своей внешностисмолоду — Да, ты права, — смилостивилась Саша. — Если бы я лет свосемнадцати бегала по салонам красоты, Еланский у меня вот бы где сидел!

— Неужели он тебя до сих пор так колышет?

— Меня колышет не он, а странный жизненный парадокс.

— Какой?

— Отчего мужчины покоряются с таким большим трудом, апотом так легко меня бросают?

— Фи! Тоже мне, загадка! Ты слишком много себепозволяешь.

— Как это?

— Во-первых, ты мужикам хамишь. — Женя сделалаоборот на своем вертящемся стуле и, положив локти на коленки, уперласькулачками в подбородок. — Действительно, Сашка, это правда: нахамитьмужику тебе ничего не стоит. — Саша хмуро молчала. — Во-вторых, тыслишком умничаешь. Не даешь мужику почувствовать себя на высоте. Все времяноровишь показать, где его место. В-третьих, ты не поддаешься на лесть,высмеиваешь комплименты, не умеешь кокетничать, романтические порывы называешьохмурежем, а самые нежные ухаживания — сексуальным инстинктом.

— Это все я? — "не поверила Саша.

— Безусловно.

— А ты ничего не преувеличиваешь?

— Преувеличиваю? Да ты возьми своего последнегоухажера!

— Павлика, что ли?

— Угу. Как сейчас помню: этот тихий, почти робкийчеловек после одного ужина топал ногами и потрясал над головой сжатымикулаками.

Кстати, что он тебе говорил?

— Он спрашивал, когда я наконец заткнусь.

А я ответила: только когда во мне что-нибудь сломается.