Я пыталась. Радоваться. Когда немного свыклась с происходящим. Очень искренне пыталась. Котька с Олегом скромно расписались. Из-за сильного токсикоза у Котьки свадьбу решили сыграть потом, когда ребенок родится. Ну, а потом выяснилось, что никакого ребенка не будет. И наша жизнь, в очередной раз перевернувшись с ног на голову, закружилась уже вокруг болезни дочери.

— Сашка! Черт… Я, кажется, собрал все пробки, — выныривая из своих невеселых воспоминаний, растерянно гляжу на запыхавшегося Победного. — Я две встречи отменил, и то едва успел. Ты почему такая напряженная? Доктор сказал что-то? Все плохо?

— Нет… — растираю виски. — Нет. Еще пока непонятно. Котька на каком-то обследовании. Я просто задумалась.

— Олег с ней?

— Нет. Тоже пока в пробке. У него какие-то важные дела. Кажется, его отец не очень доволен…

— Чем?

— Не знаю. То ли его работой, то ли отлучками. Я пару раз слышала, как они разговаривали на повышенных тонах, но в детали не вникала.

— Ясно. — Победный усаживается на свободный стул и вытягивает перед собой ноги. — У Мира сегодня линейка?

— Угу. Он отпросился сходить с друзьями в кино. Говорит, что будет очень по ним скучать, если уедет в Англию. Ты до сих пор не оставил эту идею?

— А ты до сих пор против?

Запрокидываю лицо к жужжащим на потолке лампам. Против ли я? А черт его знает. Может, прав Борис, и я просто держусь за Мирона? Ведь он и впрямь единственный надежный якорь в бушующем океане жизни. Я обнимаю его, пусть он это все реже мне позволяет, и чувствую себя лучше. И кажется, что все мои проблемы где-то там, вне этих объятий. А здесь — все хорошо. Мой мальчик… Мой Мир…

— Я не знаю. Может быть, так и впрямь будет лучше. Если…

Не могу договорить. Меня охватывают жуткое смятение и страх.

— Саш… — Борис обнимает меня за плечи и с силой прижимает к себе, — Сашка… Ну, все! Ты чего? Все хорошо будет! Я тебе хоть когда-нибудь врал?

Да! Я смеюсь сквозь слезы. Утыкаюсь мокрым носом в его плечо.

Все врут… Друг другу и сами себе, что страшней.

— Александра Ивановна… Борис Степанович.

— Да, доктор? Что там у нас?

— Зайдите.

Не знаю, смогла бы я встать, если бы не поддержка Бориса. Смогла бы дойти до кабинета, чтобы рухнуть рядом с перепуганной Котькой на стул, как подкошенная.

— Сразу обозначу — паниковать нет причин.

— Слава богу.

— Но и поводов для радости меньше, чем мы надеялись.

— И что это означает? Можно прямо?

— Опухоль уменьшилась, но не намного. Думаю, мы бы имели лучший результат, если бы придерживались изначальной схемы.

Доктор еще что-то говорит. Максимально просто, подробно. Поварившись в этой теме, я знаю, что хорошие специалисты проходят специальные тренинги по тому, как нужно доносить информацию больным и их близким. И в том, что я все равно ни черта не понимаю, виноваты вовсе не витиеватые изобилующие медицинской терминологией речи врача. А мое… лишь мое отупение. Онемение. Которое наступает тогда, когда, если не обезболить — просто умрешь от болевого шока.

— …сейчас я предлагаю сделать перерыв, чтобы Катя восстановилась. И после провести еще один курс по изначальной схеме.

— Я не хочу! Не хочу, понятно?! Это так несправедливо!

Котька вскакивает из-за стола и с непонятно откуда взявшейся силой сметает с него какие-то бумажки, степлер, органайзер для канцелярии. Широко распахнув глаза, я смотрю, как на пол летят скрепки, кнопки, какая-то мелочь. Я встаю, чтобы успокоить дочь. Чтоб обнять ее, напитав своей силой. Тяну руку, но она лишь отдаляется. Поворачивается и бежит прочь. А я, так и продолжая за ней тянуться, начинаю медленно оседать на пол.

От автора: друзья, скоро на книгу будет открыта подписка. Напишите, пожалуйста, получаете ли вы уведомления о пополнении текста? Если что — текст пополняется и будет пополняться каждый день, утром, без выходных.

— Сашка! — Победный дергает меня на себя, не давая упасть. И это дерганье будто срывает с моих глаз заволокшую их пелену.

— Я в порядке.

— Да где там?

— Говорю — все нормально! — отрезаю я. — Иди за ней. Она тебя послушает.

— А что мне ей сказать?

Это невозможно. Это действительно невозможно — видеть его таким. Растерянным. Выбитым из привычного равновесия.

— Что все будет хорошо, Боря. Это просто небольшая корректировка в схеме лечения. Ничего больше.

— Да. Конечно. Что мы, как… — он меняется на глазах. Вновь распрямляет плечи, становясь тем самым Борисом, которого я знаю, как себя. «Все правильно», — повторяю, как мантру. Мы, конечно, можем дать слабину. На секунду. Но не более, ведь все на нас держится. Каждая клетка в моем теле напряжена. И под контролем. Каждый мой нерв дрожит. Но я останавливаю эту вибрацию усилием воли. Я накрываю струны рукой и прижимаю к деке.

— Опухоль поддается. Это главное, — говорит врач.

— Да. Спасибо. Мы можем сделать что-то еще?

Вот кто мне расскажет, как избавиться от этого идиотского, преследующего тебя по пятам чувства, что можно сделать что-то еще? Что от тебя хоть что-то зависит?

— Просто будьте с ней.

Киваю. Сгребаю со стула сумку. Так странно, спина вообще не гнется, и чтобы ее поднять, мне приходится присесть, согнув ноги в коленях. Смешно. Может быть, если я согнусь, хребет треснет пополам, и я упаду на пол поломанной куклой. Ругаю себя за излишний драматизм и медленно, экономя каждое свое движение, шагаю прочь. В гулком больничном коридоре не видно ни Победного, ни нашей дочки. Нащупываю телефон.

— Вы где?

— На улице. Выходи. Что-то я один не слишком справляюсь.

А на улице дождь, уже совсем по-летнему теплый. А под дождем Котька, рыдающая на груди у Олега. И Борис. С сигаретой в руках сидит на кованом заборчике.

— Ну, чего тут? — забираю из его рук сигарету и в одну затяжку скуриваю до фильтра. Пальцы жжет. Дерет легкие… Дым выедает глаза.

— Была истерика. Сейчас — сама видишь. Ты давно курить начала?

— Когда ты ушел, пошла и купили себе пачку Парламента. Но я не курю, так. Иногда только. Слушай, нужно ее забирать отсюда. Иммунитет ни к чету для таких прогулок.

— И то так. Сможешь вести? Или едем со мной?

— Нет. У меня завтра весь день встречи. Без колес не справлюсь, — встаю, вымокнув за это время до нитки. Иду к Котьке с Олегом. — Ребят, давайте продолжим дома. Простынешь ведь, — стираю с Котькиной щеки перемешанные с дождем слезы. Та шмыгает носом и покладисто шагает к Лексусу мужа.

— Саша…

— Да?