— Но Матушка…

— Нет. — Она подняла руку и жестом заставила его замолчать.— Я не собираюсь спорить с тобой или убеждать тебя. Мне только надо, чтобы выпоняли замысел Бога. Слушай, Глен.

И внезапно изо рта Матушки Абагейл стал вырываться голосГлена Бэйтмена.

— Матушка Абагейл называет его пешкой дьявола, — произнесэтот сильный мужской голос, необъяснимым образом исходящий из впалойстарушечьей груди и беззубого рта. — Может быть, он всего лишь последнийволшебник рациональной мысли, привлекающий для борьбы с нами все достижениятехнологии. А может быть, он серьезнее, темнее. Мне известно только, что онесть. И я уже больше не думаю, что социология, психология или любая другаялогия сможет его остановить. Я думаю, с этим может справиться только белаямагия.

Рот Глена широко раскрылся.

— Это правда или это слова лжеца? — спросила МатушкаАбагейл.

— Не знаю, правда это или нет, но это мои слова, — сказалГлен дрожащим голосом.

— Веруйте. Веруйте, все вы. Ларри… Ральф… Стью… Глен…Фрэнни… ты, Фрэнни, особенно. Веруйте… и повинуйтесь слову Господа.

— А у нас есть выбор? — горько спросил Ларри.

Она удивленно посмотрела на него.

— Выбор? Всегда есть выбор. Так решил Господь, и Он неизменит своего решения. Ваша воля свободна. Делайте, что хотите. Никто на вас ненадевает кандалы. Но… ВЫ СЛЫШАЛИ, ЧЕГО ОТ ВАС ХОЧЕТ БОГ.

Снова воцарилось молчание. Первым его нарушил Ральф.

— В Библии написано, что Давид справился с Голиафом, —сказал он. — Я пойду, раз вы говорите, что так надо.

Она взяла его за руку.

— И я, — сказал Ларри. — Я тоже. О'кей.

Он вздохнул и сжал лоб руками, словно у него болела голова.Глен открыл рот, чтобы что-то сказать, но прежде чем он успел вымолвить хотьодно слово, раздался протяжный вздох и глухой звук удара.

Это была Люси, о которой они совсем забыли. Она упала вобморок.

К утру дыхание Матушки Абагейл стало затрудненным и хриплым.Точно таким же, как у больных супергриппом. Они стояли вокруг ее постели, непроизнося ни слова. Ральф был уверен, что произойдет чудо. Тело Матушкиисчезнет в огненной вспышке, или они увидят, как ее душа, превратившаяся всияющее облако, улетит в окно.

Но умерла она самым обычным образом.

На Базелайн она заставила его остановиться рядом с тем, чтокогда-то было домом Ральфа и Ника. Вся задняя часть здания была разрушена. Дворбыл завален обломками. В живой изгороди застряло радио со встроеннымиэлектронными часами. Рядом валялась кушетка, которая придавила Фрэнни. Наступеньках заднего крыльца было высохшее пятно крови. Она внимательно посмотрелана него.

— Это кровь Ника? — спросила она у Стью. — Может такоказаться?

— Фрэнни, к чему ты об этом спрашиваешь?

— ЭТО КРОВЬ НИКА?

— Господи, я не знаю. Может быть.

— Положи на нее свою ладонь, Стью.

— Фрэнни, ты чокнулась?

Посреди ее лба пролегла морщинка, та самая морщинка «я —хочу», которую он заметил еще в Нью-Хемпшире.

— Положи ладонь!

Неохотно Стью положил руку на пятно. Он не знал,принадлежала ли эта кровь Нику (и скорее склонялся к противоположному мнению),но по телу у него пробежал отвратительный холодок.

— А теперь поклянись, что ты вернешься.

Ему показалось, что ступенька стала слишком теплой, и онхотел было отдернуть руку.

— Фрэн, как я могу…

— Не все в руках Бога! — зашипела она. — Не все. Клянись,Стью, клянись!

— Фрэнни, я клянусь, что попытаюсь.

— А теперь скажи, что любишь меня.

— Ты же знаешь это.

— Я знаю, но скажи это вслух. Я хочу услышать это.

Он положил руку ей на плечо.

— Фрэн, я люблю тебя.

— Спасибо, — сказала она и прижалась щекой к его груди. —Теперь я могу сказать тебе до свидания. Теперь я могу отпустить тебя.

Они обнялись.

Вдвоем с Люси они смотрели на то, как четверо мужчин сошлисо ступенек дома Ларри. С собой они не взяли ни рюкзаков, ни спальных мешков,никакого походного снаряжения… все в соответствии с инструкцией. На ногах у нихбыли тяжелые дорожные ботинки.

— До свидания, Ларри, — сказала Люси.

— Помни, Стюарт, — сказала Фрэн. — Помни о своей клятве.

— Да. Я буду помнить.

Глен свистнул. Коджак, поглощенный изучением канализационнойрешетки, откликнулся на зов.

— Ну, тогда пошли, — сказал Ларри. — Пока все неразрыдались.

Стью послал Фрэнни воздушный поцелуй, а она помахала вответ. К ее глазам вновь подступили обжигающие слезы, но она взяла себя в руки.Они отправились в путь. Просто пошли по улице. Дошли до конца квартала. Стьюобернулся и помахал рукой. Ларри тоже. Фрэн и Люси замахали в ответ. Ониперешли на другую сторону улицы. Скрылись из виду.

— Господи, — сказала Люси.

— Пошли в дом, — сказала Фрэн. — Я хочу чая.

Они вошли внутрь. Фрэн поставила чайник. Они стали ждать.

Около четырех часов дня они подошли к южной границеБоулдера. У Стью появилось ощущение, что еще немного, и они повернут назад.

— О, Господи, — сказал Ларри. — У меня такое чувство, чтоэто конец всему.

— Да, — признался Ральф. — Я чувствую то же самое.

— Кто-нибудь хочет передохнуть? — спросил Глен без особойнадежды в голосе.

— Пошли-пошли, — сказал Стью, слегка улыбаясь. — Двумсмертям не бывать — одной не миновать.

В девять часов вечера они остановились на ночлег в Голдене,в полумиле от того места, где шоссе № 6 начинает свой извилистый путь к сердцуСкалистых гор.

Дайна Джургенс лежала обнаженной на огромной двуспальнойкровати, слушая доносившийся из ванной шум душа и рассматривая свое отражение вогромном круглом зеркале, формой и размером совпадавшем с кроватью, над которойоно было подвешено. Было восьмое сентября, половина десятого утра. По еерасчетам, Джаджа убили около восемнадцати часов назад.