помощью слайдеров. Инструмент предлагает, например, сравнить «Пол» и «Вес» или выбрать расу и пропорции с помощью одного и того же жеста. Тонкие и менее коварные сдвиги как в текстовом, так и в визуальном языке намекают на проблему сохраняющейся одномерности этого 3D-мировоззрения: «Гендер» (не «Пол») и «Вес» обозначаются в единственном числе, а «Пропорции» – во множественном; «Возраст» не выражается как «Молодой» или «Старый», но раса имеет конечное число своих итераций с ограниченным набором вариантов сочетаний[176].

Дальнейшее рассмотрение показывает, что даже обещание непрерывности и разделения основано на уловке. Существующая математика демонстрирует чрезвычайно ограниченную топологию, основанную на замкнутой системе взаимосвязанных параметров, сужающую пространство этих тел за счет предположений о том, какими они должны быть. Это рискованное структурирование основано на редуцированных гуманистических категориях «пропорциональности» и «нормальности». Параметрический дизайн обещает бесконечные различия, но превращает их в простую иллюзию: очевидно, что не все физические тела, полученные в результате комбинаций, будут выглядеть одинаково, но программное обеспечение может привести и к этому. Слайдеры обеспечивают машинное воображение для утилитаризированных (предположительно человеческих) комбинаторов, удобно скрывая то, как они функционируют, сочетая технические и культурные нормативы. Подгоняя желаемое под возможное, они, очевидно, отражают бинарные системы модерного представления о мире[177]. Дело не в том, чтобы «исправить» эти проблемы, как раз наоборот. Мы экспериментировали с заменой значений по умолчанию случайными числами и с другими способами вмешательства во внутреннюю работу инструмента. Но лишь когда мы начали переписывать интерфейс, мы увидели, что он ведет себя по-другому[178]. После переименования маркеров, замены их вопросами и описаниями, добавления и вычитания слайдеров интерфейс превратился в пространство повествования посредством процесса создания возможных тел.

Вторым работающим методом репрезентации является геометрическое моделирование, или полигональные сетки. Сетка объединяет всегда полный набор вершин, ребер, плоскостей и граней, чтобы определить топологию индивидуализированной формы. Каждая грань виртуального тела представляет собой выпуклый многоугольник; это обычная практика в 3D-компьютерной графике и упрощает сложность вычислений, необходимых для рендеринга. Потребностью в целостности полигональные сетки обязаны картезианской перспективе. Это приводит к четкому отделению, во-первых, внутренней части от внешней, а во-вторых, формы или топологии от поверхности. Конкретная топология MakeHuman продиктована довольно неловким чувством целомудрия[179]. При всей гордости за «анатомическую правильность» и рендеринг с высоким разрешением было решено разместить гениталии за пределами базовой сетки тела. Отделенные части тела отодвигаются во второстепенную зону интерфейса вместе с другими аксессуарами, такими как головные уборы и обувь. В результате дополнительный набор текстур кожи, вложенный в MakeHuman, не подразумевает дополнений к гениталиям, так что изменение материала выделяет их как потенциальную возможность по-другому воплощенной инаковости, так и как доказательство культурных ограничений репрезентации телесности.

В MakeHuman две различные технические парадигмы (параметрический дизайн и перспектива на основе сетки) объединяются для выращивания репрезентативных тел, которые ренормализуются в рамках ограниченного поля культивируемых материальных условий, укрощая бесконечное с помощью приемов «естественного» и «горизонтального». Именно здесь мы видим модерные алгоритмы в действии: поддержание виртуальности путем предоставления определенных проекций мира, увеличенных до размеров мощного присутствия в неприкосновенном настоящем.

Но что, если проблематичное понимание того, что эти тела каким-то образом являются человеческими и в то же время сделаны так называемыми людьми, является лишь одной конкретной актуализацией, возникающей из бесконечного множества возможностей, содержащихся в виртуальном? Что, если бы мы могли понять виртуальное как потенциальный генератор дифференцированных и дифференцирующих возможностей? Это может привести нас ко многим другим возможностям политического воображения[180].

Потенциал для воображения

Пройдя через перформативный спектр, программное обеспечение MakeHuman превратилось в мыслящую машину, подтвердив скрытый потенциал работы с программными объектами. Со свойственным нам отсутствием благоговения перед подавляющей сложностью цифровых методов и технологий 3D-визуализации мы коллективно раскрыли их секреты и воспользовались их слабостями[181]. Мы наблюдали, как программное обеспечение переключается между прошлой и настоящей культурными парадигмами, а также между людьми и нечеловеческими существами. Эти виртуальные тела, совместно сконструированные воображением программистов, алгоритмами и аниматорами, взывают к иначе воплощенным другим, которые приостановят подражание «природе», чтобы освободить место для переживаний, не проживаемых непосредственно, но глубоко формирующих жизнь[182].

Наше постоянное внимание к тому, чтобы MakeHuman стало посредником между различными цифровыми практиками воплощения, делает возможным сотрудничество между разными позициями и пронизывает свою собственную пользовательскую сеть. Благодаря стратегиям «остранения» открываются потенциальные возможности программного обеспечения: всплытие на поверхность – это политический жест, который становится генеративным, обеспечивая топологическую динамику, помогающую нам ощутить важное присутствие инородности в материально-культурных континуумах[183].

Изучение такого программного обеспечения, как MakeHuman, намекает на возможность подлинно созидательной политики, эстетики и этики. Чтобы снабдить нас бесконечным числом вне-модерных метисов, показать выход из репрезентативной и агентной нормативности, программное обеспечение МОЖЕТ и ДОЛЖНО обеспечить материальные условия для диких комбинаций или неожиданных рендеров[184].

См. также: Альтергоритм; Политические тела; Информационная непрозрачность; Иначе воплощенные другие; Рассказанная материя; Транскорпореальность.

Фемке Снелтинг и Хара Роча

(Перевод Виктории Дубицкой)

O

Occupy (по делёзу)

В коротком тексте, опубликованном в конце жизни, Жиль Делёз (Deleuze, 2006) обращается к «захвату» (occupation). Несмотря на то что он использовал это понятие (хотя и редко) на протяжении всей своей карьеры, именно при чтении этой небольшой работы (где Делёз рассуждает о связи между композитором Пьером Булезом, писателем Марселем Прустом и понятием времени) становится ясно, что «захватывать» – значит проявлять величайшую силу искусства. Ибо именно благодаря захвату великое искусство способно открыть новый мир. И только великое искусство способно претворить в жизнь эту «всецелую инаковость» как с материальной, так и с ментальной точки зрения. Преодолевая дуалистические оппозиции между природой и культурой, технологией и землей, человеческим и нечеловеческим, разумом и телом, поскольку они организуют поверхности, на которых мы так давно живем, великое искусство воплощает в себе творческую силу, прорывающуюся сквозь всякую реальность и ее организацию жизни.

Делёз в этом тексте пишет о французском композиторе и дирижере Пьере Булезе, который всегда отмечал, что вдохновляется поэтами и писателями, такими как Мишо, Шар и Малларме. Однако его отношение к Марселю Прусту было по-настоящему особенным. Размышляя о своеобразных отношениях между композитором Булезом и писателем Прустом, Делёз использует понятие захвата следующим образом: Булез «захватывает» Пруста. Делёз отмечает, что Булез с такой очевидной легкостью или тактичностью схватывает Пруста в музыке, «как будто он [Булез. – Авт. ] хранил его [Пруста. – Авт. ] в своем сердце[185], по своей воле и воле случая» (Deleuze, 2006: 40). В частности,