только в чью, тут нельзя промахнуться, чтобы между соседями не вспыхнула вражда именно кровная, когда сосед идёт на соседа в том же смысле, что и гражданин на гражданина; в жопу Гения места ещё куда ни шло, в жопу Всевечного оккультиста также вполне приемлемо, как и в жопу, например, Принца Столаса (очевидно, покрытую перьями) или в жопу Пожирателя Гоэтии (предположительно со стрелкой, направленной в анус), но упаси Бог послать соседа в жопу какого-нибудь Короля сигильных апостолов или Кручинящегося демона-охотника.

Вот так, думайте о личном прогрессе, уважаемые радиослушатели, и не обязательно нестись к отрицанию институтов семимильными шагами, достаточно просто каждый день некоторое время посвящать анализу известных вам фактов, допустим, таких как нескрываемое богатство патронов иных церквей и скрываемая по мере сил бедность основной массы их прихожан.

Ну а мы продолжаем.

3 декабря 1944 года.

Любимая Галочка и дорогие родные, мама и сыночек!

Письма так долго не поступали от меня не потому, что я забыл про вас или наши бытовые дрязги ещё столь свежи в вашем покорном. На то есть иная причина. Строго говоря, я побывал в плену, слившемся для меня в два, физический и умственный. Во втором я боролся с желанием стать фашистом, которое неожиданно меня увлекло. Но папка сбежал и после прохождения всех необходимых процедур — после того, как доказал, что не переметнулся на их сторону и не хотел этого (этого-то я не хотел, но фашистом быть хотел и прекрасным фашистом), не заслан как шпион, — вновь отправлен в свою старую батарею и восстановлен в правах русского человека и солдата.

В плен я попал по халатности, Вася Перестроев удружил, я вам о нём уже писал. Это тот, который был очень невоздержан к питию и антиарийской пропаганде. Бог ему судья. Вся беда и на этот раз случилась из-за водки, а точнее спирта, который наши идиоты, как только из-за него случается драма, немедленно переименовывают в шнапс. Васёк, ещё наш Васёк, сидит, привалившись к корме «Зороастра» в самом сердце Фенносарматии. Чтоб запрокинуть голову в пилотке — отодвигается, совершенно не боится свалиться с пирса и быть раздавленным. Балтика ему мила, она уже под завязку фосгеном, адамситом, ипритом, Вася своими руками перестраивал экосистему и теперь переживает. Он и краном командовал, и швырял бомбы в четыре руки, и кричал в рацию, куда всем плыть. Время сейчас, говорят, тревожное, ну не знаю, не всё ли позади? не отголоски ли это активности? ещё не потерявшие инерцию шары событий и провокации оных, что-то из них деколонизация, что-то раскол мира на два лагеря, что-то исполняющиеся и сами по себе идеи А. Гитлера, например, что Хирохито больше не потомок Аматэрасу.

Но посвятить вас во все подробности я не имею права, потому как были мы в тот момент на задании и о характере его мне не позволяет написать данная присяга и вред, который я могу нанести Третьему рейху — он выставлен там в нелицеприятном свете.

Я и ещё двое, француз, который хотел стать американцем, и американец, который хотел стать красноармейцем, оказались заперты в трюме севшего на мель польского тральщика, а может, мы дрейфовали в туше кита, но лодка всё равно каждый раз нас находила. Сбежать представлялось едва ли возможным, никто не вынашивал плана стать, с учётом разлагающейся на дне начинки, очень мощной боевой, само собой, амфибией. Француз, жуткий упрямец, так и не назвал своего имени, зато сносно говорил по-каковски ни спроси. Он и сводил нас с американцем, оказавшимся славным парнем, переводчиком с древнегреческого. Он сам не имел склонности к разговорам, однако покорно переводил. Лингвистический вампир. В связи с неполучением гражданства он по сию пору был опечален дни напролёт, с не уходящей грустью в глазах. Лет около сорока, и знали мы про него только то, что он француз и что у него где-то там, в меже снятой оккупации, осталась семья. Это знание про его семью, сознаюсь честно, очень сильно помогало мне переживать плен. Я часто ставил себя на его место, а потом возвращался на собственное и понимал, что вы находитесь в относительной безопасности, фашисты вряд ли доберутся до вас, разве что колонну пленных поведут, а уж я, отвечая только за самого себя, как-нибудь выживу и вернусь, а один фашист затеряется и всё. Ещё очень сильно помогали разговоры с американцем. Для записи в Красную армию я посоветовал ему назваться Евгением.

Между тем, когда я пишу это, он уже объяснил, что нас троих собираются обучить в одной из диверсионных школ и забросить обратно, ну те самые инерции. Для того здесь и держат, ждут специалиста по таким делам. Чем-то мы трое приглянулись им. Учтите, меня такой способ поступления в фашисты не устраивал совершенно. В школе я мог узнать много способов, как причинить СССР больший вред, нежели по силам обыкновенному фашисту, а это не входило в мои планы.

Мы называли его Жаном, хотя я предлагал — Человек в железной маске. Он не возражал и отзывался в присущей ему меланхолической манере. Сгусток депрессии, я таких не люблю, но с тайной, таких я люблю.

Нет, всё-таки расскажу, знайте, что встречается самоотверженность и при дилеммах гражданства и его философии. Приобретение, оптация там, депортация ещё, может; другой вопрос, что надо мыслить шире, планировать на шаг дальше, сразу встраиваться в систему, вскакивать на должность, где твоя незаменимость бросится в глаза, превращать установку в ресурс, я вот и немецкого толком не знаю, а уже там настолько, что мне безразлично даже, кто кого победил. Биологическая раса и социальный миф о расе, подумать только, надо же так чутко реагировать на только лишь отзвук из-за завесы, в данном случае семантической, но для меня их до чёрта, я решил для себя бежать евгенических программ, такое предательство, я вообще-то здесь мечусь, родные мои, разрываюсь буквально, вы там готовьтесь, папка уже не тот, что прежде.

Сидим в трюме тральщика «Зигфрид», над нами немецкий офицер уже хрен пойми какой армии, все делают вид, что ничего не кончилось — смешно и грустно. Кормит нас дважды в день и дважды в день открывает крышку, чтоб мы посмотрели на небо и подышали свежим воздухом. Ах, как я хочу оказаться на его месте. Трюм, здесь нам повезло, имеет выходы в несколько помещений, и нужду мы справляем там, однако феторы всё равно добираются.

Предисловие совершенно необходимо, ведь из-за этого свойства — потребности писать и какать,