– Врут, – спокойно проговорил Эдуард. –Перстень приобрел, тут не поспоришь, браслет хотел, но не стал, потому что кбраслеткам у меня давнее отвращение… А что касается ножа, то, не скрою, очень яим интересовался, но так и не нашел. Тот дятел, который вам на меня настучал,уверял меня, что он вывезен за границу.

– На все-то у вас есть ответ… – покачал головойСтас. – Хорошо подготовились…

Глаза Эдуарда недобро сверкнули, но он сдержался: оченьспокойно и очень вежливо произнес:

– Если бы я готовился к твоему, майор, визиту, ты бысюда даже не вошел, и разговаривал бы не со мной, а с моими юристами – этопервое. И второе, – Эдуард подался вперед, – если б я хоть чего-тоопасался, ты бы это дело не вел. А знаешь, почему? Потому что тебя бы от негоотстранили, и занялся бы его расследованием другой человек – мой человек,который закрыл бы его в два счета… Я понятно излагаю?

– Чего уж тут непонятного… Только и мне есть что вамсказать. Первое: я знаю, кто вы. Перед девчонкой бестолковой можете из себяблагородного рыцаря корчить, она вам поверит, я же наслышан и о Вульфе, и о егобойцах невидимого фронта. Второе, вытекающее из первого: Элеонору Георгиевну,по моему мнению, убил профессионал – только профессионал может нанестинастолько точный удар в сердце, только он может скрыться с места преступления,не оставив следов…

– А ты, майор, не допускаешь, что убийца просто везучийсукин сын?

– Я не закончил, – повысил голос Стас.

– Прошу прощения… – Эдуард прикрыл веки и хмыкнул:– Так что там дальше? Третий пункт?

– И в-третьих – вы ненавидели свою мать. Это не секрет.Она же отреклась от вас, отобрала у вас детей. Поэтому, я считаю, что старушкуубрали по вашей указке.

Эдуард Петрович тяжко вздохнул, потом лег грудью на стол,придвинув свое круглое лицо к худому скуластому лицу майора, и отрывисто, почтипо слогам, произнес:

– Когда хотят кого-то убрать – нанимают киллера, ноесли решают отомстить – убивают собственными руками… – Закончив фразу,Эдуард Петрович шлепнул ладонями по столу, что, безусловно, означало, чторазговор закончен, после чего выпрямился в кресле и очень зычно прокричал: –Андрюха!

На зов Эдуарда тут же откликнулись – в помещение вбежалздоровый детина в строгом костюме (не иначе Андрюха) и, застыв на порогекабинета, преданно уставился на босса.

Босс пальцем подозвал детину поближе и, когда тот сделал триразмашистых шага в его направлении, отчеканил:

– Проводи товарища майора к выходу. Он уже уходит.

Стас нехотя поднялся с кресла, убрал в карман блокнот,сделал шаг к нетерпеливо переминающемуся Андрюхе, но тут Эдуард Петрович опятьзаговорил:

– Физию его запомни, а парням скажи, чтоб фамилиюзаписали… Ему теперь в мой офис путь заказан.

Майор резко обернулся, хмуро глядя на Эдуарда, но тот наСтаса даже не посмотрел, продолжая разговаривать с парнем:

– Сколько бы своими корками красными ни тряс, ко мнебольше не пускать… Только если придет с ордером. Ясно?

Андрюха послушно кивнул и, увидев, что майор двинулся квыходу без его сопровождения, кинулся следом за ним.

Когда за ними закрылась дверь, Эдуард Петрович дал волюгневу – со всего маху двинул кулаком по новенькому телефону, стоящему на столе.Черт! Откуда менты могли все узнать? Ладно про кинжал и перстень (Эдуардникогда не доверял пройдохе-антиквару), но откуда они узнали про то, что онненавидел свою мать? Про то, что она отреклась от него и отобрала детей? Этобыло тайной, его и матери, и он ни одной живой душе об этом не обмолвился…Стоп! Еще об этом могла знать старая пердушка Лизавета Петровна. Ну точно! Онабыла в курсе всех семейных проблем семьи Новицких – недаром всю жизнь соваласвой нос в их тайны…

Эдуард Петрович раздраженно рванул ремень на брюках, даваябрюху вывалиться из штанов. Как же он был зол! На болтливого антиквара, нанаглого мента, на подлую бабку Голицыну… Особенно на нее, потому что то, чтоона растрепала ментам, было не просто его тайной – это было его болью…

Эдуард уперся лбом в сжатые кулаки, стараясь сосредоточитьсяна том, чтобы отогнать неожиданно нахлынувшие воспоминания, но не мог –картинки из прошлого проносились перед мысленным взором против его воли… Вотон, пухлый мальчуган в шортиках, сидит у двери квартиры и ждет, когда еголюбимая мамочка вернется из театра, чтобы поцеловать ее, такую нарядную, такуюсвежую, такую прекрасную… Вот он идет в первый класс, в одной руке у негоогромный букет гладиолусов, а в другой мамина ладонь. Он самый счастливый исамый гордый первоклассник, потому что с ним рядом идет его ненаглядная мамуся.Самая лучшая! Самая удивительная женщина на свете…

Как же он боготворил ее, свою мать! Как хотел, чтобы оналюбила только его. Конечно, она баловала его, была с ним ласкова, сердечна, ноему было мало. Он хотел владеть ее сердцем безраздельно… Наверное, поэтому всев его жизни пошло наперекосяк. Относись он к матери спокойнее, он не ревновалбы ее так – к многочисленным мужчинам, к ее приемной дочери. Он не стал бысовершать глупые поступки лишь для того, чтобы привлечь к себе ее внимание…

Первый раз его забрали в милицию, когда он учился на первомкурсе института. Он подрался со своим однокурсником из-за какой-то ерунды,тогда он был на взводе, потому что мать устроила в честь Ленки грандиозныйприем – девочка, видите ли, экстерном окончила художественную школу. На второмкурсе его замели за кражу. На третьем – за пьяный дебош в ресторане. Всякий размать его отмазывала, вызволяя из ментовки при помощи своих высокопоставленныхпоклонников. Но в один далеко не прекрасный день она сказала: «Вляпаешься ещераз – будешь выпутываться сам!» Он вляпался через полгода, а сам выпутаться несмог – ему предъявили обвинение по статье «разбойное нападение» и грозилипосадить на семь лет. Все ждали («разбойник» в первую очередь), что Элеоноравытащит сына и на этот раз, но не дождались. Элеонора Новицкая никогда неменяла своих решений. В итоге Эдуард загремел на три года в колонию общегорежима… Но мать отвернулась от него гораздо позже… А тогда она исправнопосылала ему передачки, писала письма и даже приезжала на свидания. Но когдаего выпустили, она предупредила: «Вляпаешься еще раз – и ты мне больше не сын!»Эдик заверил матушку, что заключение его многому научило и больше он за решеткуне хочет…

Дальше все в его жизни пошло более-менее гладко. Онустроился на работу, женился на скромной девушке, которая родила емудетишек-погодок Дениску и Ефросинью (на этом имени настояла Элеонора),обзавелся квартиркой, но, не прожив с семьей и пяти лет, загремел опять. Поглупости загремел.

Толкнул на улице одного пьяного приставалу, а тот взял даупал, и так неудачно, что умер на месте, стукнувшись виском о чугунную урну.

Другой бы на месте Эдика мог отделаться двумя годами, нутремя, а ранее судимому Новицкому впаяли по полной – восемь лет. Вот тогда матьот него и отвернулась. Ей ничего не оставалось делать – ведь она никогда неменяла своих решений!