– Дочь не видела, она ни на похороны, ни на оглашениезавещания не приходила…

– Понятное дело… Елене Бергман рисоваться ни к чему. Вее официальной биографии говорится, что родители ее давным-давно умерли, атеперь, вишь, что оказывается… Бросила старуху-мать… Не помогала, не навещала…Да…

– И о чем вы хотели меня спросить?

– Мне вот что интересно… – Он нервно облизнул своитонкие губы. – Это не для протокола, а так, между нами, девочками… На твойвзгляд, кто из них мог Элеонору Георгиевну убить?

– Никто, – испуганно выкрикнула Аня.

– Они так тебе понравились?

– Наоборот, они мне жутко не понравились… Особенновнуки, они чуть не перегрызлись в кабинете… А как они бабусю ненавидели! Ужас!И Сергей этот странный какой-то… Как робот. Придет, сядет, встанет и нисловечка…

– А сын Элеоноры Георгиевны? Как он тебе показался?

– Эдуард Петрович? Хороший дяденька, вспыльчивый,правда, грозный, но справедливый… И сразу видно, честный человек!

– Это Вульф-то честный? – захохотал Стас. –Да ты, Анюта, совсем в людях не разбираешься! Он вор в законе! Преступныйавторитет!

– Эдуард Петрович? – не поверила Аня. – Вор?

– И убийца. Двоих убил самолично, за что и сидел. Ещенескольких убрал чужими руками…

– Как это?

– Киллера нанял, как же еще! Так что бабку скорее всегоон замочил, но не сам, сам он давно руки не марает…

– Это не он! – неожиданно для себя вскипелаАня. – Не он! Он ее хоронил! Он любил ее… по-своему… Он не мог…

– Что бы ты понимала… – с грустью проговорил Стас,совсем не обидевшись на Аню за ее вспышку. – Мафики – они и не такоемогут…

Аня, нахохлившись, уселась на табурет. Ей не нравилось, чтоСтас обвиняет Эдуарда Петровича бездоказательно. В конце концов, нет ни одногофакта, подтверждающего, что бабусю зарезал собственный сын, вот и нечего начеловека наговаривать. Пока она дулась, Стас развернул одну карамельку и сунулее в рот. Почмокав, спросил:

– Чай пить будем или как?

– Будем, – заверила его Аня. – Сейчас налью…

Она поставила на стол два стакана, заварной чайник, но тутвспомнила, что подстаканники лежат в полиэтиленовом пакете, и похолодела.

– Ты чего застыла? – удивленно спросил Стас.

– Да я это… Как бы сказать… Ну…

– Хорош квакать, говори нормально…

Но признаться в том, что она наглым образом собраласьзагнать чужие подстаканники, у Ани не хватило смелости. Поэтому она, не говоряни слова, достала их из пакета.

– Фу какие грязные, – брезгливо сморщилсяСтас. – Что ж, бабка помыть их не могла?..

– Они окислились, – вступилась за Элеонору Аня.

– Окислились, как же… – Он отодвинул от себяподстаканник. – Я так попью… – Стас шумно втянул в себя кипяток иблаженно зажмурился. – Хороший чай…

– Да, бабуся всегда любила крепкую заварку…

– А ты зачем этот цветной лом в пакет сложила? –Он ткнул пальцем в сумку с утварью. – Выкинуть хотела?

– Нет, – поспешно заверила его Аня.

– Я бы на твоем месте выкинул… На кой черт этот хлам?Лучше чашек купить керамических… Сейчас такие прикольные есть! Мне вот коллегина день рождения подарили с женскими титьками… – Выдав эту фразу, оннемного смутился и поспешно добавил: – Но есть и обычные… С веселыми рожами ицветочками всякими…

– А можно? В смысле, выкинуть можно?

– Почему нет?

– Ну, я же еще не владелица… Формально это еще не мое…Вдруг наследники все это отсудят?..

– Ну и что? Думаешь, они знают, сколько ложек, скольковилок у бабки было? Да им плевать!

– А если знают? И им не плевать?

– Скажешь, ничего не трогала и пошлешь на хрен! –Стас поманил Аню пальцем и, когда она склонилась к нему, доверительно сообщил:– Тебе вообще бояться нечего, у тебя адвокат чумовой… Петр Моисеев – глыба. Тыне смотри, что ему только 30 исполнилось, он знаешь какой прожженный… Так чтоникаких проблем у тебя с наследством не будет, это я тебе точно говорю…

– Значит, мне можно даже ремонт в этой квартиресделать?

– Квартира почти твоя, делай что хочешь. Ты пока простоне имеешь права ее продавать или обменивать, документы-то еще на тебя неоформлены… – Он залпом допил чай, вытер губы рукавом, поднялся с табуретаи стал прощаться. – Ладно, пошел я… До скорого… Если захочешь мнечто-нибудь сообщить, звони.

Тут же в руке Ани оказалась визитка с номером телефона, нетакая красивая, как моисеевская, но тоже ничего.

– Я обязательно позвоню. До свидания.

– Эй, постой-ка… – Он шагнул к столу и сгреб снего пакет с подстаканниками. – Давай выкину, все равно иду мимо ящиков…

– Не надо! – истерично возопила Аня.

– Надо, Федя, надо… Сама ведь ни за что не решишься –будешь всякий хлам копить… А новую жизнь надо начинать, выкидывая все старое!Итальянцы вон каждый новый год старье из окон швыряют, и как хорошо живут!

– Я тоже выкину! Клянусь! – пищала она, стараясьухватиться за ручки сумки и вырвать ее из цепких милицейских лап. – Зачемвам-то беспокоиться?

– Да какое беспокойство? Ты чего? Тут бачки прямо засараями – швырну и пойду на остановку… Ладно, бывай, – приветливо кивнулСтас, после чего покинул ее скромную обитель.

Когда за следователем закрылась дверь, Аня метнулась к окну.Добежав до него, резко развернулась и понеслась обратно в прихожую. Из прихожейопять было рванула в кухню, но на полпути остановилась: схватила пальто и, какбыла в тапочках, помчалась на улицу – спасать свое наследство!

Сергей

Сергей вошел в знакомый с детства подъезд. Огляделся. Всеочень сильно изменилось за те двадцать с лишним лет, что он не бывал здесь.Раньше не было видеокамеры на входе, не было бронированных дверей, выложенногобрусчаткой пола, пластиковых пальм, окон, урн, мордастого охранника тоже небыло, на его месте в те далекие годы сидела старушка-лифтерша. Жильцов прежних,наверное, тоже не осталось…

А вот лифт все тот же, по крайней мере с виду Сергей вошел внего, опустил узорчатую решетку, закрыл дверь, нажал кнопку с цифрой три (егораньше поражало, что в четырехэтажном здании есть лифт, а теперь радует – ненадо идти пешком). Пока поднимался, думал о том, что старый дом потерял своеочарование. Он, бесспорно, стал чище, добротнее, стал больше приспособлен дляжилья, но при этом потерял что-то неуловимое, что делало его особенным… Или этоон сам стал другим? Слишком старым, консервативным, закосневшим… Быть может…Быть может…