И вот наконец Аня дома! Живая и здоровая – грабители, каквидно, разучились читать надписи на лбах! А какая красивая! Какая нарядная!Вещи с иголочки, модные, стильные, дорогие, и так хорошо сидят! Да что там –роскошно сидят! Теперь она выглядит не хуже этой злючки Фроси…

Но хватит самолюбования, пора заняться делом, тем более чтопланы у нее на день были грандиозными. Сначала попить чая, вскипятив воду в новом«филлипсе», потом пожарить котлет на «тефале», затем разобрать (понюхать,пощупать, примерить) новые вещи и, наконец, позвонить с нового телефонакому-нибудь… Кому звонить, Аня еще не решила, но выбор у нее был, как-никак двевизитки уже имелось…

Но грандиозным планам не суждено было реализоваться, потомучто в тот момент, когда Аня начала распаковывать чайник, в ее дверь кто-топозвонил.

Испустив стон отчаяния, Анюта поплелась открывать.

– Кто там? – настороженно прислушавшись к звукамза дверью, спросила она.

– Анечка, деточка, открой, это я, Лизавета Петровна…

«Этого еще не хватало!» – сердито подумала Аня, а вслухпроизнесла:

– Сейчас, только форточки закрою, я знаю, что выбоитесь сквозняков…

Последний слог в слове «сквозняков» она прокричала уже изкомнаты – надо было спешно запрятать обновки в шкаф. От греха подальше!

Затолкав сумки под кровать (в шкафу места оказалосьнедостаточно), Аня вернулась в прихожую. Открыла дверь.

Старуха Голицына, разряженная в свою лучшую шубу – траченнуюмолью норку, вплыла в прихожую, на ее сухом лице блуждала приторно-ласковаяулыбка.

– Мне Петр Алексеевич сказал, что ты переехала… Вот я ирешила нанести визит вежливости…

– Проходите, – так же фальшиво улыбнуласьАня. – В кухню. Я вас чаем напою.

Старуха царственно кивнула и, приостановившись у зеркала,дабы поправить кокетливо сдвинутую на одно ухо шляпку, прошла в кухню. Аня,понурив голову, поплелась следом.

– Не испить ли нам чаю? – церемонно спросилаЛизавета, угнездившись на любимом Анином табурете (том самом, у холодильника). –Я вот шоколадку привезла, чтобы, так сказать, не с пустыми руками…

Аня удивленно воззрилась на вынутую из кармана плитку – онани разу не видела, чтобы Голицына приехала в гости с гостинцем. Должно быть,хитрющая старушенция что-то задумала… Но раздумывать об этом Ане было некогда –нужно было спешно вскипятить воду (раньше начнут чаепитие – раньше закончат).Когда она ставила на плиту промятый по бокам эмалированный чайник, в головемелькнула мысль, – эх, как бы сейчас «филлипс» пригодился! – котораятут же была изгнана из сознания прочь.

Когда чайник был водружен на плиту, Аня села за стол. Но тутвспомнила, что чай пить не из чего – стаканы она по Стасову совету выкинула, атолько что купленные керамические кружки еще лежат в сумке. Поэтому пришлосьизвиняться перед старухой, возвращаться в комнату, выуживать из-под кроватикотомки, искать в них завернутую в мягкую бумагу посуду, спешно ее протирать иснова возвращаться на кухню.

– Какие миленькие кружки, – промурлыкала Вета,придвигая к себе красную в белый горох посудину. – Конечно, это не то, изчего мы, аристократы, привыкли пить чай… В нашей семье, знаете ли, всегда былопринято пользоваться фарфором, даже если мы просто перекусывали… Но сейчас всепо-другому…

Аня про себя фыркнула, типа, знаем мы, какие вы аристократы,но ничем не выдала своего веселого недоумения, напротив, вежливо улыбнулась икивнула головой.

– Это Линочкины кружки? – не отставала от АниЛизавета.

– Нет, мои.

– Я так и думала – у Линочки никогда не было такойкричащей… то есть я хотела сказать – яркой посуды… И вообще она любила пить чайиз обычных стаканов… Я ее еще за это ругала. Что ты, говорю, как в поезде?Гремишь стекляшками о подстаканники, вульгарно это… – После этой фразыстаруха как-то подобралась, сосредоточилась, посерьезнела и вкрадчиво спросила:– У нее алюминиевые подстаканники были, ты их не видела?

– Видела, – осторожно сказала Аня, – а что?

– Хотела попросить у тебя… – На ее лицо вернуласьприторная улыбка. – В память о дорогой подружке… Подари их мне, а? Всеравно они бросовые, копейки стоят, тебе ни к чему, а мне память…

Аня чуть не задохнулась от возмущения. Вот старая нахалка!Судя по алчному блеску глаз, она прекрасно знает, что бросовые подстаканникисделаны из чистого серебра, знает и мудрит, потому что решила обдурить глупуюдевчонку. И обдурила бы, если бы Аня не взялась вчера подстаканники чистить…

– Ну так как, Анечка? – нетерпеливо вопрошалаВета. – Подаришь бабушке сувенирчик? Линочка была бы рада, мы с ней каксестры были, честное слово, как сестры…

– Боюсь, что не получится, – развела руками Аня.

– Тебе жалко алюминиевых безделушек? – окрысиласьстаруха.

– Не жалко, просто…

– Ты все равно их выкинешь! Я знаю, как вы, молодые,презираете все, что было для нас дорого…

– Уже.

– Что «уже»?

– Уже выкинула.

– Как? – ошалела Вета.

– Просто. Сложила в полиэтиленовый мешок и бросила вмусорный бак. Вместе с прочей дребеденью… – с тайным злорадством вралаАня. – А что?

– Да как ты… Как? – старуха не находиласлов. – Разве можно?.. Выбрасывать-то… Как же так?..

– Так копеечные же, не жалко! – невинно улыбнуласьАня. – Но вы не расстраивайтесь, я могу в память о Элеоноре Георгиевне вамподарить что-нибудь другое… Например, вот эту сахарницу. – И она досталаиз ящика ту самую плошку, на дне которой красовалась цена «3-50». – Онасамая красивая, я ее оставила… Берите…

– Нет, спасибо, – пролепетала Лизавета Петровна,вяло отмахиваясь от памятного презента.

– Тогда чайку.

– Да, чайку…

– Или кофе.

– Или кофе…

– А вам можно?

– Не знаю… – совсем сникла она, вероятно, утратабросовых подстаканников ранила ее в самое сердце.

– Лизавета Петровна, вам нехорошо? – всерьезобеспокоилась Аня.

– Нет, все в порядке… Просто устала… – Онамедленно поднялась с табурета. – Я, пожалуй, пойду…

– Вас проводить?

– Не надо, деточка… Я сама… Ты, кстати, когдаподстаканнички выкинула? Недавно?

– Вчера.

– Вчера, – с тоской повторила Голицына и, горестновздохнув, вышла в прихожую.

Спустя каких-то пару минут Аня осталась в квартире одна.Наконец-то! Теперь можно спокойно разобрать вещи…

Но не тут-то было! Как только Аня выволокла сумки из-подкровати, в дверь опять позвонили.