– Нет. Все в порядке.

Джон кивнул.

– Жаль, что он так и не заработал. Не знаю, что на менянашло, когда я монтировал его из этого хлама. – Он покачал головой. – Честноеслово, не знаю. Словно меня что-то заставило. Ерунда какая-то.

– Может быть, – сказал Ричард, встав и обняв сына за плечи,– в следующий раз у тебя получится лучше.

– Может. А может, я попробую что-нибудь другое.

– Тоже неплохо.

– Мама сказала, что приготовила тебе какао, если хочешь.

– Хочу, – сказал Ричард, и они вдвоем направились к дому, вкоторый никто никогда не приносил замороженную индейку, выигранную в бинго. –Чашечка какао будет сейчас в самый раз.

– Завтра я разберу его, вытащу оттуда все, что можетпригодиться, а остальное отвезу на свалку, – сказал Джон.

Ричард кивнул.

– Мы вычеркнем его из нашей жизни, – сказал он. И, дружнорассмеявшись, они вошли в дом, где уже пахло горячим какао.

С залитой майским солнцем улицы Гэриш шагнул в полумракобщежитского холла; глаза его не сразу приспособились к смене освещения, ибородатый Гарри показался призраком, бестелесным голосом:

– Вот сука, а?! Ты представляешь, что это за сука?!

– Да, – произнес Гэриш, – это было действительно сильно.Теперь он мог разглядеть бородатого: тот чесал угреватый лоб, на носу и щекахпоблескивали капельки пота. На нем были сандалеты и рубашка со значком,оповещавшим мир, что Хоуди Дуди – извращенец. Бородатый ощерился, выставивнеровные желтые зубы:

– Ну, я должен был спихнуть этот экзамен еще в январе. И всевремя говорил себе, что я должен это сделать, и как можно быстрее. А потом ещеодна переэкзаменовка – ну, думаю, все. Плохи мои дела. Я думал, что вылечу,ей-богу!

Комендантша стояла в углу, у почтовых ящиков. Необычайновысокая, чем-то неуловимо напоминающая Рудольфа Валентине. Одной рукой онапыталась запихать на место спадающую бретель бюстгальтера, другой прикалывала кстенду какую-то очередную ведомость.

– Это было сильно, – повторил Гэриш.

– Я хотел у тебя списать, но этот тип, он все видит,ей-богу, все! Вот ведь сукин сын... Ты как думаешь, заработал ты свое"А"?

– Возможно, я провалился, – спокойно сообщил Гэриш.Бородатый подпрыгнул на месте:

– Ты думаешь, ты ПРОВАЛИЛСЯ?! ТЫ?! Но...

– Я пойду приму душ, ладно?

– Да-да, конечно... Конечно. Это был твой последний экзамен,Корт?

– Это был мой последний экзамен, – произнес Гэриш и пошел клестнице. Старые ступени. Запах нестиранных носков. Его комната на пятомэтаже... На четвертом навстречу шел очкастый заморыш, прижимавший к груди, какБиблию, справочник по высшей математике. Шевелящиеся губы – логарифмы, что ли,запоминает? – абсолютно пустые глаза. Корт проводил его взглядом. Заморыш кудалучше смотрелся бы мертвым. Он был призраком, тенью на стене. Тень качнуласьеще пару раз и исчезла. Сквозь замызганное окно было видно, как Квин и еще одинидиот с волосатыми, как у гориллы, ногами играют в мяч. Гэриш взобрался напятый и пошел через холл. Пиг Пэн уехал два дня тому назад. Четыре экзамена втри дня, все схвачено, за все заплачено. Пиг Пэн это умеет. Вещи собрал быстрои аккуратно, оставил лишь своих красоток на стене, пару грязных носок икерамическую скульптурку: мужик на унитазе, пародия на «Мыслителя» Родена.Гэриш повернул ключ в замке.

– Корт! Эй, Корт! – через холл приближался Роллинс, старостаэтажа, молодой человек с ослиными тупостью и упрямством, недавно пославшийодного приятеля на деканскую комиссию за пьянку. Роллинс был высок, хорошосложен и всегда выглядел лощеным.

– Корт! Ты все сделал?

– Да.

– Не забудь вымыть пол в комнате и заполнить опись.

– Да.

– Я в тот четверг забросил бланк тебе под дверь, так?

– Да.

– Если меня не будет, тоже кинь под дверь опись и ключ,договорились?

– 0'кей.

Роллинс взял его руку и быстро, энергично сжал. Его кожабыла сухая и шероховатая, рукопожатие давало такие ощущения, как сжимание владони пригоршни соли.

– Хорошо тебе провести лето, парень.

– Да.

– Смотри, не перетруждайся.

– Нет.

– Как говорится, употребляй – но не злоупотребляй.

– Буду. И не буду.

Роллинс секунду-другую выглядел озадаченным, затемрассмеялся:

– Ну ладно, пока! Он хлопнул Гэриша по плечу и зашагалобратно, остановившись по дороге у чьей-то двери с требованием приглушить музыку.Гэриш отчетливо видел его в могиле, холодного, белого, с мухами, залепившимиглазницы. Безучастного ко всему. Как эти мухи. Ты будешь жрать мир или мирбудет жрать тебяв любом случае все о'кей, все идет по плану. Гэриш долгосмотрел в спину уходящему Роллинсу, затем зашел в комнату.

Без обилия вещей, загромождавших все пространство в бытностьздесь Нэна, комната выглядела стерильной. Ничем не прикрытые диванные подушкина кровати соседа оказались потрепанными и грязными. Две девки из журнала"Плейбой”

Улыбались застывшими улыбками манекенов, тупо уставившись впространство.

Та половина комнаты, где обитал Гэриш, не изменилась – – всетот же военный порядок: бросьте монетку на натянутое по струночке покрывало, иона отскочит. Это слегка напоминало барак и сильно действовало на нервы Пигги.Английский мажор с налетом снобизма и фразерства, он называл Гэриша «человекомв футляре». На стенелишь один большой плакат. Хамфрей Богарт. На нем подтяжки ипо пистолету в каждой руке. Когда Гэриш купил этот плакат в книжной лавкеколледжа, Пигги не преминул заметить, что и пистолеты, и подтяжки символизируютимпотенцию. Гэриш беспокоился, не так ли это, хотя никогда ничего не читал оБогти. Он подошел к двери сортира, открыл ее и вытащил Магнум 352, которыйотец, советник министерства, подарил ему на прошлое Рождество.

Оптический прицел Гэриш купил сам в марте. Конечно, хранениеоружия в комнате едва ли допускается правилами общежития, даже если оноохотничье. И патроны вам вряд ли дадут – но так ли сложно обойти всеэтитрудности? На складе колледжа бардак, очевидно, инвентаризация давно непроводилась. Гэриш прятал свой Магнум в леске за футбольным полем –водонепроницаемый чехол исключал любые неприятности – и забрал его рановчерашним утром, когда все спали.