КРОМЕ ДЮЖИНЫ ДВАДЦАТИДОЛЛАРОВЫХ ЗОЛОТЫХ МОНЕТ В МАЛЕНЬКОМПОЛОТНЯНОМ МЕШОЧКЕ.

И нажал «EXECUTE».

На полу лежал маленький, затянутый веревочкой мешочек избелого полотна. Надпись, выведенная выцветшими чернилами на мешочке, гласила:«Walls fargo» [один из крупных американских банков].

– Боже мой, – произнес Ричард не своим голосом. – Боже мой,боже мой...

Наверное, он часами взывал бы к спасителю, не начнитекст-процессор издавать периодическое «бип» и не вспыхни в верхней частиэкрана пульсирующая надпись: «ПЕРЕГРУЗКА».

Ричард быстро все выключил и выскочил из кабинета, словно заним гнались черти.

Но на бегу он подхватил с пола маленький завязанный мешочеки сунул его в карман брюк.

Набирая в тот вечер номер Нордхофа, Ричард слышал, как вветвях деревьев за окнами играет на волынке свою протяжную заунывную музыкухолодный ноябрьский ветер. Внизу репетирующая группа Сета старательно убиваламелодию Боба Сигера. Лина отправилась в «Деву Марию» играть в бинго.

– Машина работает? – спросил Нордхоф.

– Работает, – ответил Ричард. Он сунул руку в карман идостал тяжелую, тяжелее часов «Родекс», монету. На одной стороне красовалсясуровый профиль орла. И дата: 1871. – Работает так, что вы не поверите.

– Ну почему же, – ровно произнес Нордхоф. – Джон былталантливым парнем и очень вас любил, мистер Хагстром. Однако будьте осторожны.Ребенок, даже самый умный, остается ребенком. Он не может правильно оценитьсвои чувства. Вы понимаете, о чем я говорю?

Ричард ничего не понимал. Его лихорадило и обдавало жаром.Цена на золото, судя по газете за тот день, составляла 514 долларов за унцию.Взвесив монеты на своих почтовых весах, он определил, что каждая из ни вестиоколо четырех с половиной унций и при нынешних ценах они стоят 27756 долларов.Впрочем, если продать их коллекционерам, можно получить раза в четыре больше.

– Мистер Нордхоф, вы не могли бы ко мне зайти? Сегодня?Сейчас?

– Нет, – ответил Нордхоф. – Я не уверен, что мне этогохочется, мистер Хагстром. Думаю, это должно остаться между вами и Джоном.

– Но...

– Помните только, что я вам сказал. Ради бога, будьтеосторожны. – Раздался щелчок. Нордхоф положил трубку.

Через полчаса Ричард вновь очутился в кабинете передтекст-процессором. Он потрогал пальцем клавишу «ВКЛ/ВЫКЛ», но не решилсявключить машину. Когда Нордхоф сказал во второй раз, он наконец услышал. «Радибога, будьте осторожны». Да уж. С машиной, которая способна на такое,осторожность не повредит...

Как машина это делает?

Он и представить себе не мог. Может быть, поэтому ему легчебыло принять на веру столь невероятную сумасшедшую ситуацию. Он преподаваланглийский и немного писал, к технике же не имел никакого отношения, и вся егожизнь представляла собой историю непонимания того, как работает фонограф,двигатель внутреннего сгорания, телефон или механизм для слива воды в туалете.Он всегда понимал, как пользоваться, но не как действует. Впрочем, есть ли туткакая-нибудь разница, за исключением глубины понимания?

Ричард включил машину, и на экране, как в первый раз,возникли слова:

«С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, ДЯДЯ РИЧАРД! ДЖОН».

Он нажал «EXECUTE», и поздравление исчезло.

«Машина долго не протянет», – неожиданно осознал он.Наверняка ко дню гибели Джон не закончил работу, считая, что время еще есть,поскольку до дядиного дня рождения целых три недели...

Но время ускользнуло от Джона, и теперь этот невероятныйтекст-процессор, способный вставлять в реальный мир новые вещи и стиратьстарые, пахнет, как горелый трансформатор, и начинает дымить через минуту послевключения. Джон не успел его отладить. Он...

«...был уверен, что время еще есть?»

Нет. Ричард знал, что это не так. Спокойное внимательноелицо Джона, серьезные глаза за толстыми стеклами очков... В его взгляде нечувствовалось уверенности в будущем, веры в надежность времени. Какое словопришло ему сегодня в голову? Обреченный. Оно действительно подходило Джону, именноэто слово. Ореол обреченности, нависшей над ним, казался таким ощутимым, чтоРичарду иногда неудержимо хотелось обнять его, прижать к себе, развеселить,сказать, что не все в жизни кончается плохо и не все хорошие люди умираютмолодыми.

Затем он вспомнил, как Роджер изо всей силы швырнул его«Волшебный шар» об асфальт, вспомнил, снова услышав треск разбившегося пластикаи увидев, как вытекшая из шара «волшебная» жидкость – всего лишь вода – сбегаетручейком по тротуару. И тут же на эту картину наложилось изображение собранногопо частям фургона Роджера с надписью на боку «Хагстром. Доставка грузов».Фургон срывался с осыпающейся пыльной скалы и падал, с негромким отвратительнымскрежетом ударяясь капотом о камни. Не желая того, Ричард увидел, как лицо женыего брата превращается в месиво из крови и костей. Увидел, как Джон горит вобломках, кричит, начинает чернеть...

Ни уверенности, ни надежды. От Джона всегда исходилоощущение ускользающего времени. И в конце концов время действительно от негоускользнуло.

– Что все это может означать? – пробормотал Ричард, глядя напустой экран.

Как бы на этот вопрос ответил «Волшебный шар»? «Спроситепозже»? «Результат не ясен»? Или «Наверняка»?

Процессор снова загудел громче и теперь раньше, чем в первыйраз, когда Ричард включил машину после полудня. Уже чувствовался горячий запахтрансформатора, который Джон запихал в дисплейный блок.

Волшебная машина желаний.

Текст-процессор богов.

Может, Джон именно это и хотел подарить ему на деньрождения? Достойный космического века эквивалент волшебной лампы или колодцажеланий?

Он услышал, как открылась от удара дверь, ведущая из дома водвор, и тут же до него донеслись голоса Сета и остальных членов группы. Слишкомгромкие, хриплые голоса.

– А где твой старик, Сет? – спросил один из них.

– Наверно, как всегда, корпит в своей конуре, – ответил Сет.– Я думаю, что... – Свежий порыв ветра унес конец фразы, но не справился совзрывом общего издевательского хохота.

Прислушиваясь к их голосам, Ричард сидел, чуть склонивголову набок, потом неожиданно принялся печатать:

МОЙ СЫН СЕТ РОБЕРТ ХАГСТРОМ.

Палец его замер над клавишей «ВЫЧЕРКНУТЬ».

«Что ты делаешь?! – кричал его мозг. – Это всерьез? Тыхочешь убить своего собственного сына?»