Зепп уже был на ногах, подхватил со стула одежду и портупею,с пола – сапоги.

Теперь стук несся от двери:

– Отворяй! Скорей!

Зося прижимала к груди одеяло.

– Одно твое слово, и я его выгоню. Навсегда! –отчаянно сказала она.

– Зачем? Он – жених. А я что? Волшебник. Сегодня есть,завтра растаял. Впусти его. Только свет не зажигай. Ну, совет да любовь. Непоминай лихом. Когда уведешь его – исчезну.

Теофельс выскользнул из спаленки в гостиную и спрятался запосудным шкафом.

Нетерпеливый жених всё издавал из-за двери брачные призывы.

Кусая губы, смахивая слезы, хозяйка пошла отпирать.

– Сейчас нельзя, – послышался из передней еесердитый голос. – Ты сумасшедший! Завтра приходи…

Но изнывающий от страсти механик ее не слушал.

Дверь с треском распахнулась.

– Милая! Разделась уже! Счастье-то, счастье какое!

Жених протащил свою невесту через столовую с прытью, откоторой в буфете задребезжали блюдца.

Довольно было один раз посмотреть на его императорскоевысочество Никника, чтобы стало ясно: это не кто-нибудь, а Верховный Главнокомандующий,причем не просто армией (мало ли на свете армий), а Самой Большой Армией Мира.

Главковерх был высоченного роста, обладал неподражаемойвыправкой, а от сурового волчьего лица, обрамленного серой бородкой, веялосилой, уверенностью, властью. Когда Николай Николаевич гневался (что случалосьнередко), иные чувствительные и непривычные начальники, случалось, падали вобморок. Зато с нижними чинами главнокомандующий был неизменно милостив, потомучто с детства, еще по поэме «Бородино», запомнил: настоящий командир – отецсолдатам.

Особенно хорош Никник бывал на парадах и смотрах. Приходясьвнуком великому шагмейстеру Николаю Первому и вообще будучи военачальникомстарой школы, он придавал таким мероприятиям большое духовно-воспитательноезначение. Парады главковерх принимал не с трибуны или, упаси Господь, вавтомобиле, а исключительно в седле, на своем огромном ахалтекинце, похожий настатую какого-нибудь средневекового кондотьера. Чины свиты смотрелись рядом сполководцем, словно сборище карликов верхом на пони. Нечего и говорить, чтосолдаты и младшие офицеры своего Никника просто обожали.

Правда, на аэродроме, рядом с самолетными ангарами исверхсовременными воздушными аппаратами, этот сияющий золотом конный цирксмотрелся диковато. Так, во всяком случае, считал пилот Долохов, застывший постойке «смирно» в шеренге летунов Особого авиаотряда. Сзади изо всех сил, нобез большого успеха старались изображать молодцеватость нижние чины обслуги иохранения. Команда «Муромца» выстроилась отдельно, перед секретной зоной,ворота которой были открыты. Воздушному кораблю предстояло открыть смотр; потомнаступит черед легкой авиации.

Вольные зрители – невоенная прислуга и местные жители –толпились за оцеплением. И откуда только в невеликом селе Панска-Гура набралосьстолько народу, непонятно. Должно быть, из Радома и Ивангорода понаехали,посмотреть на дядю царя и на аэропланы.

Главковерх сказал очень хорошую речь. Краткую, мужественную,воодушевляющую. Про то, что русские раньше били врагов на суше и на море, а теперьучатся бить и в небе. Голос у его высочества был просто удивительный. Безовсякого рупора разносился по всему аэродрому, ни одно слово не пропадало. Такимзамечательным командным басом полководцы прежних времен запросто перекрывалишум целой битвы.

В девятнадцатом веке цены бы не было такомуглавнокомандующему, думал капитан фон Теофельс, любуясь великим князем. А вдвадцатом цена ему есть: гривенник, максимум пятиалтынный.

Мимо строя, придерживая саблю, быстро шел командиравиаотряда, в парадном мундире и при орденах. Около Зеппа на секундузадержался.

– Волнуетесь?

– Еще как, господин полковник, – честно ответилТеофельс. Он действительно весь испереживался – это случалось всякий раз, когдаот его усилий уже ничего не зависело и любая идиотская случайность моглапогубить весь тщательно разработанный замысел.

– А я в вас уверен. Вот отлетает своё «Муромец», потомсразу вы. Покажите его высочеству, что легкая авиация тоже кое на что способна.

Главный конструктор, сопровождавший Крылова, нервно сказал:

– Юлий Самсонович, идемте же! Я должен кое-чтодополнительно разъяснить главнокомандующему! Смотрите, как его обсели этивороны!

Молодому человеку наконец объяснили, какие интриги противтяжелой авиации плетут конкуренты – воздухоплаватели и одномоторники. Уизобретателя, можно сказать, раскрылись глаза на человеческое коварство.

Они с Крыловым приблизились к группе всадников. Полковникперешел на чеканный строевой шаг, лихо бросил руку к козырьку, отрапортовал,что всё готово, можно начинать. Изобретатель, подумав, приподнял соломеннуюшляпу и нескладно поклонился. Он не очень знал, как полагается приветствоватьавгустейших особ.

Никник кивнул обоим, но слушал в это времявоздухоплавательного генерала Краенко, который что-то жарко бормотал еговысочеству в самое ухо. Второй фланг главковерха прикрывал аэропланный генералБоур. Оба небесных начальника – надо отдать им должное – держались в седлахотменно.

Воспользовавшись тем, что внимание великого князя занято,Крылов тихо спросил изобретателя:

– Моторы не подведут? Лучше бы поставитьстосорокасильные.

– А маневренность, маневренность?! – заволновалсягений. – Уж от вас, Юлий Самсонович, я никак не…

– Что ж время терять? – Его высочество взирал наполковника сверху вниз. – Приступайте.

Конструктор сглотнул, но сунуться с «дополнительнымиразъяснениями» не осмелился. Лишь побледнел и прикусил кончик уса.

– Слушаюсь, ваше императорское высочество! –Крылов махнул рукой в белой перчатке, оглушительно прокричал: – Давай!

За воротами раздалось чиханье и фырканье, сменившееся ровнымутробным урчанием.

Солдаты, облепив «Муромца», словно муравьи стрекозу,выкатили воздушный корабль на поле. Его пропеллеры крутились на одной восьмоймощности, стеклянная кабина сверкала на солнце.

– Хорош, – похвалил Никник. – Настоящий русскийбогатырь. – А что это его волокут? Сам выехать он разве не может?

– Это его на взлетную полосу катят! – пискнулконструктор и, спохватившись, добавил уже басом: —…Ваше высочество.Императорское…