Зепп молчал, чтобы не отвлекать слугу от этой ювелирной иочень опасной работы.

– Готово! – сообщил Тимо.

«Вуазен» задрал нос и начал быстро подниматься. За высотойследил Теофельс, у слуги была своя задача. От быстроты и четкости Груберазависело, вернутся ли экспериментаторы на землю живыми.

Маслянистая жидкость мирно покачивалась в пузырьках, но этабезмятежность была обманчива. Тимо держал наготове тряпку, пропитаннуюогнеупорным раствором. На лбу у обоих авиаторов, несмотря на холод, выступиликапли пота.

…В ноябре тринадцатого капитан фон Теофельс участвовал вбольших маневрах под Мюнхеном, проверяя возможности нового, невиданного видафронтовой разведки – авианаблюдения за противником. Нужно было быстрее прочихпилотов выявить расположение войск «синих», занести на карту и доставитькомандованию. Победителя ожидала медаль, но Зепп старался не из-за награды. Еговсегда интересовало новое, а еще он любил побеждать.

Все офицеры, участвовавшие в соревновании, былипервоклассными летчиками. Некоторые управляли самолетом даже лучше Теофельса,который, в конце концов, был всего лишь талантливым дилетантом. Значит,следовало взять не мастерством пилотажа, а чем-то иным. Зепп придумал сразунесколько штук, каждая из которых могла дать ему маленькое преимущество.

Во-первых, скрупулезно рассчитал возможную протяженностьмаршрута и слил всё лишнее топливо, чтобы облегчить аэроплан и тем самымувеличить его скорость.

Во-вторых, взял с собой новейший измеритель угла «рему»,чтобы учитывать малейшие перемены в боковом ветре.

В-третьих… Впрочем, что толку перечислять все эти ухищрения?Их было много, и одно из них, казавшееся абсолютно безобидным, свело на нет всеостальные.

Среди прочих технических новинок гауптман взял с собой вполет «вечную» ручку. Наносить ею на карте диспозицию противника было быстрей иудобней, чем карандашом, который к тому же при любом толчке или попадании ввоздушную яму ломался.

Поначалу всё шло замечательно. Но когда Зеппу понадобилосьподняться выше линии облаков, чтобы увеличить запас высоты для планирования,случилась странная вещь. Из авторучки ни с того ни с сего вдруг, пузырясь,вылились чернила – будто шампанское из бутылки. Делать пометки стало нечем, иТеофельсу пришлось вернуться на аэродром несолоно хлебавши.

Это, конечно, было досадно для самолюбия, но один изпринципов, которыми Зепп руководствовался в жизни, гласил: всякий дефект можетбыть обращен в эффект. Нет такого поражения, которое нельзя было бы превратитьв победу или, на худой конец, в полезный урок.

Он стал допытываться у физиков, что случилось с чертовойручкой, и выяснился загадочный факт. Оказывается, на определенной высотепроисходит перепад воздушного давления, отчего чернила и выбило из резервуара.

Другой человек, удовлетворив любопытство, выкинул бы этубесполезную информацию из головы. Но только не Йозеф фон Теофельс. Подобнослуге Осипу из гоголевских «Мертвых душ», он ничего никогда не выкидывал – изпамяти. Всё в хозяйстве могло пригодиться, любая мелочь, пусть на первый взглядбессмысленная или даже вредная.

Например, записка влюбленной дуры.

Или время, бездарно потраченное на подглядыванье за скучнымилюбовниками.

«Вуазен» преодолел барьер в две тысячи метров, а пузырькивсё не лопались.

– Холодно, – пожаловался Тимо.

Он не надел перчаток, и его руки совсем побелели.

– Ты это брось! – встревожился Зепп. –Малейшее промедление – и сгорим к черту.

– Промедления не будет. Просто холодно.

На высоте 2500 во втором слева пузырьке, самом тонком,«Файерблиц» закипел, пошел кверху и вытолкнул резиновую крышечку. На воздухепирофор немедленно загорелся, внутри бутылочки вспыхнул и лопнул огненныйшарик. Зазвенели осколки – но Грубер уже прихлопнул очаг возгорания тряпкой.

Итак, пузырек номер два. Высота две пятьсот.

С главным ясно. Техническая сторона дела решена. Остаетсячасть лирическая.

Ну, это просто.

Записка – пошлая ситуация – ладанка на гвозде.

– …Две пятьсот, – прыснул второй пилот,развеселившись шутке про самовар.

В ту же секунду Степкин издал громкий хлопающий звук, словнов самом деле был самоваром и лопнул от нестерпимого жара. Прямо на груди умеханика, вырвавшись из-под куртки, выплеснулось пламя, да не простое, ажидкое, и потекло вниз. Вспыхнула ватная безрукавка. Степкин отчаянно закричал,хлопая себя по животу, рванулся с сиденья.

Брызги огня полетели во все стороны. Сквозняк из щелейразметал эти алые комки по всему салону, задул их внутрь фюзеляжа. В одном,потом в другом месте занялась полотняная обшивка. Встречный ветер быстро гасилочаги, но от них оставались черные дырки и разлетались новые искры…

Истошно вопил пылающий факелом Степкин. Шмит и Лучко лупилипо нему кожаными куртками, но погасить огонь не удавалось. Командир помочь немог – ему нельзя было выпускать руль.

Никто не понимал, что произошло, и это было страшней всего.Кабину стало заволакивать дымом.

– А-а-а! Глаза! – кричал механик. В судорогах онсорвал с себя шлем, и у него загорелись волосы. – Братцы, тушите! Тушите!

Наконец стрелок повалил его на пол, чтоб не бился, распахнулна себе китель и накрыл товарища собственным телом. Этот странный способподействовал. Сбить пламя удалось. Но горело или тлело уже в десяти разныхместах кабины.

– Бензопровод берегите! Рванет! – стонал Степкин.

– Что это он делает? – с любопытством спросилглавковерх. – Пускает дымовую завесу? Но зачем?

Маленький самолетик в небе двигался короткими рванымизигзагами. Он выбросил облачко черного дыма. Потом – облако белого, ужепобольше.

Крылов не ответил его высочеству.

– Что за… Ничего не понимаю! – пролепетализобретатель.

Шеренга летчиков на поле дрогнула и рассыпалась.

– Горит! Горит!

Теперь было видно, что из кабины «Муромца» вырываются языкипламени.

В толпе зрителей раздался истеричный женский крик:

– Митрофа-а-ан!

Кто-то там упал наземь, над упавшей склонились. Но в тусторону смотрели немногие.