– Вам с Ванечкой все можно. Боюсь,однако, что я все равно не встану со стула! Если будет совсем страшно,возьметесь за ручки и выйдете в коридор! – любезно ответила Медузия.

Зализина язвительно заулыбалась. Это была тасамая улыбка, после которой Лизку всегда начинало колбасить.

– Вот видишь, Ванечка! Нам никто тут нежелает добра! Я это всегда подозревала! – сказала она звенящим голосом.

– Зализина! Уймись, а? И без тебятошно! – тихо сказал Валялкин, ловя на себе издевательские взгляды споследних парт, за которыми сидели некромаги.

Доцент Горгонова сухо кивнула, коснуласьперстнем руны на ручке чемодана и вышла из аудитории. Дверь за ней плотнозакрылась.

– Три минуты! Баррикады, быстро! –заорал Ягун.

Опрокинув свою парту, он потащил ее в угол.Сообразив, что он собирается делать, к нему присоединились Ванька,Семь-Пень-Дыр, Тузиков, Гломов, Глеб Бейбарсов и Жикин. Они хватали парты игромоздили их одна на другую. Баррикада росла быстро, и минуту спустя была ужев полтора человеческих роста. Слабые места баррикады – сочленения парт –укреплялись досками из шкафа и стягивались брючными ремнями. Перед партами,точно противотанковые ежи, были разбросаны скамьи и стулья. Часть скамей былаперенесена за баррикаду, чтобы в случае необходимости использовать их дляметания. Разумеется, против нежити это слабая защита, но все же лучше, чемничего. К тому же получить по голове скамьей, запущенной с помощью Пращускатапультус, никакой нежити не будет приятно. Всем известно, что даже крошечныйкамешек, заговоренный перед броском катапультусом, пробивает танковую броню.

Чемодан продолжал стоять на столе у Медузии.Таня,

находившаяся к нему ближе остальных, видела,как одна за другой погасают его защитные руны. Змейка затухающих рун бежала постальным полосам, начиная с крайней.

– Время истекает! Прячьтесь! –крикнула она.

Все кинулись к баррикаде.

– Ванечка, любимый! Спаси меня! У менякружится голова! Ах! – воскликнула Зализина и, картинно взмахнув руками,стала падать.

Ванька был поставлен в двусмысленноеположение. Или позволить Лизе удариться затылком об пол, или подхватить ее.Разумеется, как вечный идеалист, он выбрал второй вариант.

– Зализина! Вечно ты… Ну сколькоможно! – сказал он.

– Ах! Ты мой герой! Если ты бросишь меня– я умру! – произнесла страдальчески Зализина, обхватывая руками его шею.

Ванька, виновато поглядывая на Таню, потащилстрадающее бревно за баррикаду.

– Лучше бы за ногу, бумкая головой обступеньки! Именно так Кристофер Робин обычно таскал Пуха, – сказала Таня.

К Зализиной в последнее время она относиласьгораздо терпеливее. На больных не обижаются. Над контужеными не смеются. К томуже Лизка действительно была из тех, кто любит пострадать в свое удовольствие.Фантазия, что чудовище разрывает ее на глазах у Ванечки, а она успевает броситьему свой перстень на память, была одной из ее коронных. Именно ее онапрокручивала в воображении, засыпая вечером.

Обогнув баррикаду, Ванька посадил Зализину наскамью. Стоявшая рядом со скамьей Лоткова посмотрела на нее так кисло, что Лизасразу взвилась:

– Отвернись, хорошенькая ты наша! Не длятебя страдаю!

Лоткова покрутила пальцем у виска иотвернулась.

С большим трудом вырвавшись из борцовскогозахвата Зализиной, Ванька вновь покинул баррикаду и остановился у входа,снаружи, где, кроме него, находились еще Ягун, Танька и Шурасик. Теперь отчемодана их отделяло метра три. Это были три метра смерти, на которые никто нерешился бы приблизиться.

Шурасик пристально разглядывал чемодан, держалнаготове перстень и бормотал себе под нос, просчитывая варианты:

– Тень божества инков, пожирателя плоти?Мертвяк-ногтевик? Дух взбешенной домохозяйки? Обманутый джинн?Оборотень-убийца, сброшенный с Тарпейской скалы, вырастающий всякий раз изсухой берцовой кости? О небо, что она туда засунула?

– Тань, не стой здесь! Брысь забаррикаду! – предложил Ванька, пытаясь загородить ее.

– Ну уж нет! Вы-то с Ягуном почему непрячетесь?

– Мы это мы. Мы хотим понять, что там вчемодане. С другой стороны баррикады не видно, – пояснил Ванька.

– Если вы это вы, то я это я, –сказала Таня и, отстранив Ваньку, осталась рядом.

Последняя руна погасла. Чемодан дрогнул иоткрылся с сухим щелчком, похожим на звук сломавшейся кости. И это все. Поканичего больше не происходило. Нервы у всех были натянуты, как леска уегипетского рыбака, который вместо рыбы случайно подцепил крокодила.

Повисла тишина, в которой слышны были лишьвсхлипывания Дуси Пупсиковой и визг Верки Попугаевой.

Первым вскинул руку с кольцом Шурасик, за ними остальные. Теперь на чемодан было нацелено около трех десятков перстней. Рукиу многих дрожали, рискуя послать искру не в чемодан, а в лоб рядом стоящего.Только некромаги сохраняли внешнее спокойствие. Глеб Бейбарсов по-прежнемупоигрывал тросточкой, хотя Тане казалось, что он делает это не такнепринужденно, как обычно.

– Спокойно! – сипло, точно горло емуперехватили удавкой, сказал Шурасик. – Никаких лишних заклинаний! Не надопаники! Умоляю: ни одной искры без приказа!

– Почему? Может, шарахнуть на всякийслучай Гломусом вломусом ? Чего ж он не вылазит-то? – кровожадно предложилГуня.

– Никакой магии! Только послеменя! – сухо сказал Шурасик.

В обычное время к нему не слишкомприслушивались. Теперь же, когда запахло реальной опасностью, авторитетШурасика вырос до небес.

Гломов с сожалением пожал плечами:

– Ну как хочешь! А то я бы этотчемоданчик мигом сплющил!

– А потом то, что внутри, сплющило бытебя! – заметил Шурасик.

Чемодан едва заметно шевельнулся. Послышалсянеясный звук. Наружу побежала тонкая струйка дыма. Сплетаясь в таинственныезнаки, кольца дыма повисали в воздухе. Одна из рун приблизилась к Тане.

Она осторожно втянула носом воздух и ощутиланечто дурманящее, горьковатое. Голова у нее закружилась. Ей почудилось, что онаувидела коленопреклоненного Ваньку. Голова его лежала на плахе, а над ним стопором в руках в красной рубахе застыл зловещий человек – жуткое существо слицом, покрытым гробовыми холстами. Холсты стали прозрачными, и Таня увидела,что у существа лицо прошито черными нитками: одна половина – Пуппера, а другая– Глеба Бейбарсова. Топор медленно поднялся, и вот уже выщербленное лезвиенесется к шее.