На правах давней знакомой она многое себемогла позволить. Однако забыть сдать книгу она не рискнула бы и сейчас. В концеконцов дружба дружбой, а служба службой. Древний джинн всегда придерживалсяэтого правила.

Рот Абдуллы, плавающий у него на лбу,изобразил ироническую улыбку.

– К разговору, кто из нас старый идряхлый, мы с тобой вернемся лет через… э-э… семьдесят. Лет же черезвосемьдесят этот разговор вообще не состоится, и я останусь дряхлеть водиночестве. Три-четыре тысячи лет в запасе у меня еще есть… – заметил он.

– Тогда почему ты мне не завидуешь?

– Локон Афродиты – артефакт своенравный инетерпеливый. Он много дает, но многого и требует. Нужно воспользоваться им доопределенного момента, иначе ты никогда не узнаешь настоящей любви. Проклятиеобратится против тебя. Любовь не переносит тех, кто слишком долгодемонстративно поворачивался к ней спиной. Любовь любит решительных и смелых,которые именно потому и не делают ошибок, что не боятся их совершить, – спафосом произнес Абдулла.

Таня подумала, что в былые времена и джинномвладели страсти, хотя представить себе бурлящий от любви пар было сложновато.

– А как я узнаю, что время выбораистекло? – спросила она.

– Прядь будет постепенно менять цвет.Точнее, терять его… Из золотистой станет бронзовой, затем цвета старойржавчины. И наконец, попросту исчезнет, чтобы через пару десятилетий, возможно,появиться у кого-нибудь другого. В запасе у тебя самое большее месяц. Реально яначинал бы беспокоиться недели через две-три.

– А если я так и не решусь и за это времяне произнесу имени? – спросила Таня.

– Тогда ты никогда в жизни не узнаешьлюбви. НИКОГДА. Как и все древние боги, Афродита была склонна кмаксимализму, – заметил джинн. – А теперь извини. Аудиенциязакончена! У меня сеанс черной магии. Один из второкурсников сдал учебник понежитеведению с вырванными схемами. Он надеялся, что я не замечу. Бедныйнаивный второкурсник. Возможно, он никогда в жизни не перейдет на третийкурс!.. Как мне жаль, как мне жаль! Но начнем, пожалуй, с проклятия номер 704,пункт второй. А там… там можно и поимпровизировать! Покиньте библиотеку,ученица Гроттер, если не хотите, чтобы проклятие перепутало адресат.

Библиотечный джинн оглушительно высморкался вплаток с черепушками, на котором Таня заметила вытканные буквы:

«Моему старому другу Абдулле в память оприятных минутах и бурно проведенной молодости. Аида М.»<D>

«Интересно, чем сейчас занимается эта Аида?

Небось, это тихая и сентиментальная старушка,увлеченная его стихами! Сидит у камина с толстой книгой в руках и гладиткота», – подумала Таня.

Спрятав платок, Абдулла уже не обращал на Танювнимания. Она попрощалась, но в ответ услышала лишь невежливое мычание.Подождав немного, Таня пошла к дверям, как вдруг джинн, не отрывая взгляда оттетради, сказал в пространство:

– Влюбленные бесстрашны и отважны. Оникак птицы пролетают самый яростный огонь, не опалив крыльев. Но, едва любовьумирает, силы оставляют птицу, и она сгорает.

– Ну и что будем делать? – писклявоспросил Халявий.

– А что тут сделаешь? Мы в осаде! –мрачно ответил дядя Герман.

В короне графа Дракулы, в его ботфортах и сошпагой в руках он сидел за превращенным в баррикаду диваном. Но даже это непомогало. Магия щуки пока была гораздо сильнее. Или, возможно, Дурневу нехватало способностей, чтобы воспользоваться возможностями своих артефактов.

Халявий осторожно высунулся из-за кресла. Надего головой ударила синеватая магическая молния, мгновенно заставившая егоскрыться.

– Ничтожные! Собаку жажду! Принесите еемне! – театрально загрохотало из ванной.

Такса Полтора Километра завыла тоскливо, снадрывом. Дядя Герман снисходительно погладил ее по жирной спине.

– Ну что, псина, из-за кого страдаем?Скормим тебя щуке, а? – предложил он.

– А что, славная идея! Давай, Германчик,а-а? Я ее за лапку и того… сбегаю? – умоляюще предложил Халявий.

Такса заскулила еще трагичнее. Дядя Германпосмотрел на нее и покачал головой.

– Нинель этого не поймет! – заметилон.

Халявию показалось, что на краткий миг сутяжныйпрофиль его дорогого братика принял героические римские очертания.

– А если постучаться в стенку и попроситьгенерала Котлеткина вызвать спецназ? – с надеждой спросил он.

– Тогда уж лучше сразу авиацию. Нет

дома – нет проблемы, – сказал Дурнев.

Щука захохотала с мефистофельскимиинтонациями. Очередная синеватая молния, скользнув над диваном, прожгла штору.В комнате стало дымно.

– Эх, если б шпагой ее ткнуть! Или хотябы пробку вытащить! Да только разве к ней прорвешься под таким-то огнем? –с досадой произнес дядя Герман. В его голосе прозвучала боль фронтовогоразведчика, которому артиллерийский обстрел мешает взять языка.

– Постой! – сказал Халявий своодушевлением. – Германчик, я знаю, что нам делать! Когда в менявселяется полуденный бес, на меня не влияет ничья магия. Так что, если тывозьмешь телефонный справочник и несильно ударишь меня по макушке – можетсработать… Только имей в виду – максимальной силы я достигну, когда заявлю, чтоя император Коммод! Всякие там Калигулы и машинки для наклеивания этикеток –это не то, не тот уровень. Понимаешь, братик? Но эта стихия находит на меняредко, очень редко! Кроме того, запомни, братик, что…

Не дожидаясь окончания фразы, дядя Германпо-пластунски кинулся к тумбочке, схватил телефонный справочник и, чудомувернувшись от очередной синей молнии, огрел Халявия по макушке.

Глазки оборотня встретились у переносицы. Налицо снизошло тихое блаженство.

– А вот и я! Твоя воспаленнаясовесть! – сказал Халявий и полез целоваться.

Справочник описал новую дугу.

– Я Марк Ульпий Траян! Как ты смеешьсмотреть на меня, жалкий раб? – взревел оборотень.

«Того вроде иначе звали… Шкаф, что ль,какой-то… « – задумался дядя Герман и, воспользовавшись тем, что такса ПолтораКилометра повисла у грозного императора на пятке, отвлекая его внимание, вновьвзмахнул телефонной книгой.

– Я Вацлав Нижинский, знаменитый балерон!Ах, Дягилев, Дягилев, как ты похудел, бедный! – пропищал Халявий и тотчасвновь схлопотал по макушке.