Как темно вокруг – эти огромные деревья и дома… такоевпечатление, что все они во власти призраков… и она что-то слышала, что-тосовсем тихое, словно… словно чье-то дыхание. Очень похоже на это.

– Беби Дженкс? Давай быстрее!

– Куда же нам податься? – спросила она. Это… чтобы это ни было, оно напоминало звук.

– Осталось только одно место. Мы едем к ВампируЛестату, дорогуша. Он в Сан-Франциско, он ждет, он цел и невредим!

– Да что ты? – Она пристально вглядывалась втемноту улицы. – Ну да, конечно, к Вампиру Лестату. – «До мотоциклавсего десять ступенек. Скорее, Беби Дженкс! А то он без тебя уедет». –Нет, не делай этого, сукин сын, не смей трогать мой мотоцикл!

И снова какой-то звук – или ей послышалось? Беби Дженксникогда ничего подобного не слышала. А ведь Мертвецы, вообще-то, слышат многовсего. Например, шум проходящего за много миль от них поезда или разговорылюдей в летящем высоко в небе самолете.

Мертвец тоже услышал. Нет, он почувствовал, что услышалаона!

– Что это? – прошептал он. Господи, да он тожебоится. А теперь он и сам услышал.

Он поволок ее по ступенькам. Она споткнулась и чуть неупала, но он подхватил ее на руки и водрузил на мотоцикл.

Тем временем звук становился все более и более громким.Ритмичный, как музыка. Он был таким оглушительным, что она не слышала ниединого слова из того, что говорил ей Мертвец. Она повернула ключ, крутануларучки, чтобы прибавить газа. Мертвец уже сидел на заднем сиденье… Но этот шум…Господи, из-за него она ничего не соображает. Не слышно даже грохота мотоцикла!

Она посмотрела вниз, пытаясь понять, что же, черт побери,происходит, работает мотор или нет, потому что даже этого не чувствовала. Акогда подняла взгляд, сразу же поняла, что смотрит прямиком на источник этогоужасного шума. Он там, в темноте, за деревьями.

Мертвец соскочил с седла и нес какую-то тарабарщину,обращаясь при этом к неизвестному существу, как будто он его видел. Но нет, он,как сумасшедший, оглядывался по сторонам и говорил сам с собой. Она, правда, нислова не слышала. Она просто знала, что существо там, оно смотрит на них, аэтот псих только зря воздух сотрясает!

Беби Дженкс слезла с «харлея». Мотоцикл упал на землю. Шумпрекратился. Остался лишь звон в ушах.

– …Все, что пожелаешь, – бормотал рядом с нейМертвец. – Ты только скажи, и мы готовы на все. Мы твои слуги… – Онвдруг пулей пронесся мимо Беби Дженкс, едва не сбив ее с ног, и схватился замотоцикл.

– Эй! – заорала она и хотела было броситься заним, но он вдруг вспыхнул ярким пламенем. Затем завопил.

Беби Дженкс тоже завопила. Она орала без остановки. ГорящийМертвец кувыркался на земле и крутился волчком. За ее спиной взорвался домобщины. Она чувствовала исходящий оттуда жар и видела, как во все стороныразлетались вещи. Было светло, как в полдень.

«Боженька, миленький, не дай мне умереть, не дай мнеумереть!»

В какой-то миг ей даже показалось, что у нее разорвалосьсердце. Она уже собралась было взглянуть, нет ли в груди дырки и не хлещет лииз нее кровь, как лава из вулкана, но тут голову ее охватило жаром и… ее нестало.

Она поднималась все выше и выше по темному тоннелю и наконецобнаружила, что парит высоко в воздухе и оттуда отчетливо видит все, чтопроисходит внизу.

Ну вот, все как и раньше. А вот и то существо, которое ихубило, – белая фигура в густой тени деревьев. А вон там, на тротуаре,дымится одежда Мертвеца. И догорает ее собственное тело.

В языках пламени она сумела разглядеть угольно-черныеконтуры своего скелета. Но страха при этом почему-то не испытала. Ее это вообщеуже мало интересовало.

Ее привела в изумление белая фигура. Она походила на статую,на святую Деву Марию в католическом храме. Беби Дженкс во все глаза смотрела нарасходящиеся от статуи во всех направлениях сверкающие серебряные нити – нити,словно сотканные из танцующего света. Поднявшись выше, она увидела, чтосеребряные нити тянутся очень далеко, сплетаются с другими нитями и такимобразом образуют над всем миром гигантскую сеть. И в этой сети, словнобеспомощные мухи в паутине, запутались Мертвецы. Крошечные точки пульсирующегосвета, соединенные с белой фигурой, – картина могла быть поистинепрекрасной, если бы не содержала в себе столько грусти. Несчастные души всехМертвецов, заключенные в неуязвимую оболочку, лишенные способности стареть и умирать.

Но она-то была свободна. Сеть теперь была очень далеко отнее. Она видела столько всего интересного!

В огромной массе серого тумана парили тысячи и тысячи другихпокойников. Некоторые из них словно бы заблудились, другие дрались друг сдругом, кто-то оглядывался назад, на то место, где расстался с жизнью, –эти выглядели такими несчастными, как будто не знали или не могли поверить, чтоумерли. Была среди них даже парочка покойников, пытавшихся привлечь к себевнимание живых, хотя и безрезультатно.

Она знала, что умерла. С ней уже было такое раньше. Минуямрачные прибежища несчастных людишек, она шла своим путем. Мысль о том, какойжалкой была ее жизнь, привела ее в уныние. Но сейчас это уже не имело значения.

И вновь засиял свет, тот восхитительный свет, который онавидела еще тогда, когда впервые оказалась на пороге смерти. Она направилась кнему, погрузилась в него. Это было воистину прекрасно. Никогда еще неприходилось ей видеть такие краски, такое сияние, никогда не слышала она стольчистой музыки, какая звучала сейчас. Ей не хватало слов, чтобы описать такуюкрасоту, в ее лексиконе таких слов просто не было. И на этот раз никто незаставит ее вернуться!

Потому что навстречу ей идет мама, идет, чтобы забрать ссобой и помочь! И мама ее никуда не отпустит.

Она вдруг почувствовала такую любовь к матери, какой ей недоводилось испытывать никогда; но потом любовь окружила ее со всех сторон;свет, цвет, любовь – все это было неразделимо.

«Бедняжка Беби Дженкс», – подумала она, бросаяпоследний взгляд на землю. Но она уже не была Беби Дженкс. Нет, совсем нет.

Прежде мы говорили совсем другие слова.

Бык и Сокол. Поле.

Прежде была ясность, пусть и свирепая,

дикая, словно изогнутые рога.

Мы жили в каменных комнатах,

свешивали волосы из окон,

по ним карабкались гости.

Сад за ушами, завитки.

На каждом холме король этого холма.

Ночь пряла свой красочный гобелен.