Тропинка привела ее на небольшой утес, и она наконец-тоувидела место, куда направлялась. На высокой скале по другую сторону обширноголедника возвышался храм – прозрачно-белое каменное строение с едва различимойсейчас за стеной падающего снега колокольней.

Сколько времени понадобится, чтобы туда добраться, даже приее способности к быстрой ходьбе? Она понимала, как должна поступить, но страшиласьсамой мысли об этом. Придется воздеть руки, отринуть законы природы и доводысобственного рассудка и подняться над бездной, отделяющей ее от храма, а затеммягко опуститься по другую сторону заледеневшего ущелья. Ни одна из множестваспособностей, которыми она владела, не заставляла ее чувствовать себя стольничтожной, до такой степени лишенной человеческого естества и далекой от тогоземного существа, которым она была когда-то.

Но она хотела достичь храма. Ей необходимо было попастьтуда. А потому она медленно и грациозно подняла руки. Глаза ее на мгновениезакрылись, и усилием воли она толкнула себя вверх и в ту же секундупочувствовала, как ее невесомое, не скованное материей тело взмывает над землейи, оседлав ветер, подчиняет его своей воле.

Ветер долго не желал подчиняться, вращая и стремительно тащаее за собой. Обратив лицо к звездам, окруженная облаками, она поднималась всевыше и выше. Как тяжелы ее одежды; разве она еще не готова стать невидимой?Разве не в этом состоит следующий шаг? Соринка у Бога в глазу, подумала она.Сердце болело. Как ужасно потерять всякую связь… На глаза навернулись слезы.

Как и всегда в такие моменты, когда исчезали все реальныеприметы столь дорогого для нее незабвенного человеческого прошлого, его слабоемерцание казалось более чем когда-либо заветной мечтой. «Я жила, я любила, мояплоть была тепла…» Она увидела Мариуса, своего создателя, но не таким, каким онстал сейчас, а таким, каким она встретила его тогда – молодым бессмертным, вчьей груди полыхал пожар сверхъестественной тайны.

«Пандора, дорогая моя…»

«Подари мне его, умоляю».

«Иди со мной, Пандора, дабы испросить благословения Матери иОтца. Войди в святилище».

В отчаянии она вдруг словно утратила осторожность и едва незабыла о своем предназначении. Еще немного, и она понеслась бы навстречувосходящему солнцу. Но раздавшийся вновь сигнал тревоги – беззвучноепульсирующее предупреждение: «Опасность» – напомнил о цели ее путешествия.Широко раскинув руки, она заставила себя повернуться лицом к земле и прямо подсобой увидела двор храма с дымящимися в нем кострами. Наконец-то!

Стремительность спуска оказалась столь поразительной, что намгновение она даже лишилась способности соображать. Она вдруг обнаружила, чтонаходится во дворе, какие-то доли секунды тело было охвачено болью, затемпохолодело и застыло.

Вой ветра доносился теперь издалека. За стенами храмаслышался головокружительный ритм бубнов и барабанов, ему вторили голоса – и всеэто сливалось в без конца повторяющийся устрашающий рефрен. Перед ней с шипениеми треском пылали жертвенные костры, на которых темной массой лежали горы тел.Отвратительный запах вызывал тошноту. И все же она долго смотрела, как медленнотрудится над шипящей плотью пламя, как чернеют останки, как от волос внезапноподнимаются клубы белого дыма. Чистый горный воздух сюда не проникал, и онаедва не задохнулась от вони.

Она бросила взгляд на видневшуюся в отдалении деревяннуюдверь – вход во внутреннее святилище. Придется, к сожалению, еще раз испытатьсвои силы. Досадно. И вот она уже переступает порог, дверь распахивается, ееослепляет горящий внутри свет, окутывает теплый воздух и оглушает пение.

– Азим! Азим! Азим! – нараспев повторяютмолящиеся, тесно сгрудившись посреди ярко освещенного помещения; она видиттолько их спины и поднятые вверх руки, кисти которых шевелятся в такткачающимся головам. – Азим! Азим! Азим-Азим-Азим! Ааааа-зиииим!

От кадильниц поднимается дым; огромное множество босоногихфигур поворачиваются кругом, но ее никто не замечает. Глаза их закрыты, натемных лицах ни единой морщинки, шевелятся лишь губы, благоговейно повторяющиеимя.

Она пробралась в самую гущу толпы; здесь были мужчины иженщины, одетые как в лохмотья, так и в великолепные шелка с золотымиукрашениями, – и все они с приводящей в ужас монотонностью повторяли своевоззвание. Она уловила запах лихорадки, голода, разлагающихся тел, раздавленныхв порыве общего безумия. Словно пытаясь устоять среди бурного потока движения ишума, она прислонилась к мраморной колонне.

Наконец в эпицентре столпотворения она разглядела Азима. Егобронзового отлива кожа влажно блестела в сиянии свечей, склоненную головуукрашал черный шелковый тюрбан, на длинном, искусно расшитом одеянии виднелисьпятна крови смертных и бессмертных. Обведенные углем черные глаза казалисьневероятно огромными. Под жесткий аккомпанемент барабанной дроби он исполнялсвой танец: то раскачивался, то выбрасывал вперед кулаки, то отводил их назад,как будто бился о невидимую стену. Обутой в туфлю ногой он в безумном ритместучал по мраморному полу.

Уголки его рта сочились кровью. Выражение лица былососредоточенно-отрешенным.

Тем не менее он знал о ее присутствии. В разгар танца онвзглянул на нее, и окровавленные губы изогнулись в улыбке.

«Пандора, моя прекрасная бессмертная Пандора…»

Насытившись этим пиршеством, он выглядел пополневшим иразгоряченным – не часто ей доводилось видеть бессмертных такими. Откинув назадголову, он повернулся и пронзительно крикнул. И тогда выступившие впередслужители рассекли церемониальными ножами его запястья.

Со всех сторон к нему бросились верующие, чтобы пойматьразомкнутыми губами льющуюся потоком священную кровь. На фоне захлебывающихсявоплей тех, кто находился рядом с ним, песнопение зазвучало еще громче, ещенастойчивее. Вдруг она увидела, как его подняли на плечи, растянули во весьрост, обратив золотыми туфлями к высокому мозаичному потолку, и ножи скользнулипо его лодыжкам и запястьям, раны на которых уже успели затянуться.

Обезумевшая толпа, казалось, все увеличивалась; движениястали еще более неистовыми; на нее то и дело натыкались какие-то отвратительнопахнущие люди, не замечая, как холодно и твердо ее скрытое мягкой бесформеннойшерстяной одеждой древнее тело. Она оставалась неподвижной, позволяя имокружить себя, втянуть в гущу толпы. Окровавленного, стонущего Азима вновьопустили на пол, раны его уже зажили. Он жестом поманил ее к себе. Она молчаотказалась.

Она наблюдала за тем, как он потянулся, наугад выхватил изтолпы жертву, молодую женщину с накрашенными глазами и болтающимися золотыми серьгами,и разорвал ее тонкую шею.

Верующие сбились с ритма, и песнопение превратилось вовсеобщий бессловесный вопль.