– Ну, в принципе да, – подтвердил ТимофейАндреевич. – Поймите: Ирочка жила под дамокловым мечом. Сегодня ее спасут,завтра тоже, а через месяц ей станет плохо по дороге из школы домой, и все.Вшить ей кардиостимулятор мы не могли, имелись стойкие противопоказания.

– Спасибо, – протянула я. – Вы же неоткажетесь дать официальную справку о состоянии здоровья Поповой?

– С удовольствием помогу следствию, – воскликнулБрюсов.

Слова «с удовольствием» не очень подходят к сложившейсяситуации, но я знаю, что многие врачи отгораживаются от пациентов стеной, неразрешают себе испытывать эмоции, когда больного увозят в морг. Не стоитосуждать подобное поведение, доктор пытается сохранить собственное психическоездоровье. Нужно аккуратно закруглить беседу.

– Огромное спасибо за помощь. Вероятно, выписка изистории болезни не понадобится, мы вас более не побеспокоим. Прозекторобнаружит патологию.

– Ничего он не увидит! – воскликнул Брюсов.

– Вскрытие не оставляет тайн, – мрачно буркнула я.

Тимофей Андреевич издал странный звук, похожий то ли накашель, то ли на чихание.

– Виола Ленинидовна, представьте себе медный шнур,абсолютно целый, по нему течет ток к лампе. Что случится, если подачаэлектричества прекратится? Свет потухнет, но проводка-то останется исправной.Сердце Иры, ее сосуды не имели патологии, девочке сделали много исследований ине выявили никаких отклонений.

– Так от чего основная мышца переставала качатькровь? – изумилась я.

– Нет ответа, – грустно констатировалБрюсов. – Медицина в случае Поповой оказалась бессильна. Да, ЭлеонораСергеевна? Заходите, присаживайтесь. Извините, у нас запланировано небольшоесовещание.

– До свидания, – тихо произнесла я.

– Ну, в моем случае лучше сказать – прощайте! Надеюсь,вам никогда не понадобится консультация кардиолога, – завершил беседуБрюсов.

Я осталась сидеть с мобильным в руке. Ира Попова страдаланеизлечимым заболеванием, а по внешнему виду девочка казалась здоровой. Она невыглядела изможденной, обладала хорошим аппетитом: сидя за столом, Ирапомалкивала, но обильно накладывала еду на свою тарелку. Неразговорчивость еепроисходила от стеснительности – девочку-сироту пригласили в компанию взрослых,было от чего смутиться и прикусить язык, а вот желание вкусно поесть Ирамаскировать не стала. Думаю, в приюте, даже очень хорошем, подают к столу оченьпростые кушанья. Кстати, Светлана тоже постаралась отведать от каждого блюда.

Тишину на палубе нарушили тяжелые шаги, из коридора выплылаполная, одышливо сопящая тетка лет пятидесяти. На голове у нее красовался белыйколпак, дородное тело укутывал белый же халат, расходившийся на мощной груди.Несмотря на поразительно теплый сентябрь, толстуха натянула плотные колготки.Вероятно, она прятала за темно-коричневым эластиком выпирающие вены.

– Какой воздух! – бесцеремонно завела разговорженщина.

– Замечательный, – вежливо поддержала я беседу.

Бабенка взбила кончиками пальцев ярко-оранжевую челку ипродолжила:

– Не сравнить с Москвой. Ухожу в рейс и думаю: может,продать к черту комнату в столице и купить дом в каком-нибудь Панове? Ни смога,ни пробок, ни толпы, ни метро! А затем вернусь в город и понимаю: помру вдеревне со скуки. Вот так и катаюсь по воде, понять не могу, чего хочу!

– Людям свойственны колебания, – кивнула я,вставая. – Извините, пойду, почитаю в каюте.

– Вилка, ты меня не узнала? – неожиданно жалобнопроизнесла толстуха. – Я Маргарита.

Я еще раз окинула взглядом повариху, но в голове не родилосьни малейшего воспоминания.

– Маргарита? Что-то зрение меня подводить стало, очкипора заказывать. Мы встречались?

Незнакомка сняла колпак, взъерошила плохо покрашенные,испорченные химической завивкой волосы и предприняла новую попытку:

– А так?

Я испытывала неудобство. Тетенька явно предполагает, чтосейчас с воплем: «Риточка! Какая радость!» – я повисну у нее на шее.

– Я совсем постарела, – горько подытожилатолстуха, – а ты осталась прежней. Пластику делала, липосакцию проходила?Ты с деньгами, можешь себе это позволить.

Я начала раздражаться. Если когда-то я и сталкиваласьмимолетно с дамой, это еще не повод для выливания глупостей на мою голову.

– Хорошие книжки пишешь, – бурчалаМаргарита. – Я все читала!

По моему лицу разлилась заученная улыбка. На судне нашласьфанатка Арины Виоловой! Видимо, когда-то Маргарита получила от меня автограф исейчас уверена, что я ее помню! Своего читателя нельзя обижать!

– Маргариточка, – защебетала я, – не исключаюдля себя возможности обратиться в будущем к пластическому хирургу. Оченьхорошо, что теперь люди могут подправить свое лицо, отшлифовать морщины илиувеличить грудь. Но я пока слишком молода для подтяжек и ботокса. Липосакция жемне не нужна, мой вес не меняется с юности!

– Везет тебе, – с хорошо различимой завистьюпрогундела расплывшаяся особа. – И туфельки у тебя классные, и платье, имужика симпатичного отхватила. На сколько он тебя младше?

Даже фанатам не разрешается в грязных ботинках лезть в душуписательницы. Пока я подбирала подходящие выражения, чтобы не обидеть, норешительно заткнуть нахальную собеседницу, та продолжала:

– И, мне кажется, в школе ты была толще.

– Где? – растерялась я.

– Видимо, придется паспорт показывать, – уныловещала толстуха. – И так к тебе подъезжала, и эдак, а ты не узнаешь – яМаргарита Некрасова.

Мои глаза зажмурились сами собой, потом раскрылись:

– Кто?

– Ритка Некрасова, я сидела перед тобой в классе,всегда у тебя немецкий списывала, – со слезами в голосе заканючиламадам. – Ты у нас в отличницах ходила, а я вечно двояки хватала. Правабыла Наталия Львовна, наша классная. Она меня после уроков оставляла ипесочила: «Некрасова, возьмись за ум! Посмотри на Тараканову! Виола в жизнимногого добьется. Ты же привыкнешь лениться и на дно опустишься». Да я мимоушей ее слова пропускала, хотелось повеселиться, в кино сбегать. Стою околоНаталии Львовны, глаза вниз опущу, голову повешу, типа раскаиваюсь, а самадумаю: «Ну когда она заткнется!» Только сейчас, в старости, поняла: училка мнедобра хотела!