– Я могу только восхищаться этой смесью заблуждений врожденной справедливости, которая пробивается даже сквозь смуту.

Главное, он не напуган, он не смиряется. Он тут же предает огласке важный для него факт, что в его доме ничего не нашли, из чего следует, что бывший францисканец Шабо – не более чем клеветник и лжец:

«Я глубоко презираю людей, которые мне угрожают, и не боюсь недоброжелательства. Единственное, от чего я не могу уберечься, это кинжал убийцы. Что же касается отчета относительно моего поведения в этом деле, то день, когда я смогу предать всё гласности, не повредив доставке ружей, станет днем моей славы. Тогда я отчитаюсь во всем перед Законодательным собранием, выложив на стол доказательства. И все увидят, кто истинный гражданин и патриот, а кто – гнусные интриганы, подкапывающиеся под него…»

Само собой разумеется, что истинный патриот – это он. Портфель с документами вновь отправляется в надежное место. Это на случай, если дело дойдет до кинжала убийцы. Главным все-таки остается – доставить из Голландии ружья, передать их Временному комитету и тем самым наглядным образом доказать, что он невиновен и что он патриот. Стало быть, он вновь отправляется толкаться во всех коридорах и стучать в двери всех министерств.

Не возникает сомнения, что нападение на его дом организовано его конкурентами. Однако нападение не дает желаемых результатов и потому имеет два следствия. Одно из них неожиданно и абсурдно по своему существу. По достаточно авторитетному свидетельству Гюдена де ла Бренельри, какой-то офицер из охраны Тампля, имя которого по понятным причинам опущено, уговаривает Марию Антуанетту просить помощи у Бомарше, который способен своим авторитетом и своим ярким словом смягчить отношение народа к королевской семье. Вполне вероятно, что офицер встречается предварительно с ним или подсылает кого-нибудь из верных людей, чтобы прощупать почву, и находит её довольно благоприятной, иначе как бы узнал о его проекте Гюден де ла Бренельри и с какой стати стал бы он делать подобное предложение королева. Гюдену де ла Бренельри также стало известно, что в ответ королева только вздохнула:

– Ах, мы ни о чем не можем его просить! Он вправе действовать по отношению к нам, как ему заблагорассудится.

Гюден де ла Бренельри прибавляет:

«Этот человек опустил глаза и умолк, смущенный тем, что напомнил королеве о самой большой несправедливости, совершенной в её царствование. И он догадался по её ответу, что, наученная несчастьем, она остро чувствовала – угнетенный свободен от каких бы то ни было обязательств по отношению к угнетателю…»

Права ли она? Самая ли это большая несправедливость, учиненная в её беззаботное и действительно несправедливое царствование? Если же она в самом деле считает эту несправедливость очень большой, какие же тайные услуги он оказывал ей в течение пятнадцати лет и какие ещё унижения и оскорбления от неё испытал?

О втором следствии легко догадаться. Двери министерств плохо открываются для него. Министры не слушают, не понимают, не в курсе. Да и не до него им в те дни. Вторжение с каждым часом всё ближе. Лафайет пытается поднять свою армию и двинуть ей на Париж для спасения короля, а когда армия отказывается повиноваться своему генералу, он переходит к неприятелю со всем своим штабом. Девятнадцатого августа пруссаки переходят границу Франции у деревушки Реданж. Министрам остается только хвататься за голову и ждать, когда их сместят. Ждут не особенно долго. Дантон смещает их одного за другим.

Понятно, что в эти грозные дни Пьер Огюстен напрасно обивает пороги и каждый день вынужден возвращаться ни с чем. Однажды он застает у привратника незнакомца. Он рекомендуется. Его зовут Ларше. Он говорит:

– Я писал вам, чтобы испросить встречи. Мне поручено сделать вам предложение от имени одной австрийской компании относительно поставки ваших ружей. Знакомы ли вы с мсье Константини.

– Не имею чести.

– Будучи связан делами в одной компанией в Брюсселе, он узнал, что именно оттуда исходит эмбарго, наложенное на ваши ружья в Голландии. Через меня он предлагает вам, если вам будет угодно дать ему половину вашего дохода с этой сделки, пустить в ход надежное средство, чтобы они были доставлены в течение недели.

В течение недели? И этот в тот миг, когда враг у ворот? Не может этого быть! И с недоверием смотрит и с недоверием спрашивает:

– Что же, он так могуществен?

Ему отвечают утвердительным взглядом. Он колеблется. Он торгуется, чтобы выиграть время:

– По чести, я даже не имею права выслушивать столь неопределенные предложения, не введя кого-либо в обман. При нынешнем положении дела я даже не знаю, окажусь ли я в прибыли или в убытке. Проясните ваше предложение: сколько вы требуете от меня за доставку оружия?

– По флорину за ружье. Дело стоит таких расходов.

– Прежде нужно знать, каковы эти расходы. Если использовать торговые каналы, придется платить пошлину на вывоз по полтора флорина за штуку. Учитывая флорин, который требуете вы за ваши услуги, стоимость ружья возрастет на два с половиной флорина, независимо от того, годно оно или нет. Без уверенности в том, что при сортировке все ружья примет военное ведомство, такой нагрузки дело не выдержит.

– Сколько же вы согласны нам дать?

– Двадцать су за ружье, независимо от его качества. Но ваш человек должен дать мне залог, который послужит мне гарантией в том, что приняты им меры не приведут к их окончательной задержке в Голландии. Я обдумаю, какое обеспечение он должен мне предоставить. Мое предложение – шестьдесят тысяч франков.

– Я оставлю вам его предложение в письменном виде. Передайте мне ваш ответ в течение дня.

Ларше оставляет свой адрес пристально смотрит ему прямо в глаза и вдруг говорит:

– Но предупреждаю вас: вам следует поторопиться!

– Что вы имеете в виду?

Новый знакомый удаляется, ничего не сказав. Пьер Огюстен раскрывает письмо и там находит более ясное предупреждение или более ясный шантаж:

«Необходимо предупредить мсье Бомарше, что только немедленное принятие и осуществление мер по доставке оружия может предупредить решение расследовать поведение мсье Бомарше в этом деле…»

Ему становится ясно, что за этой компанией явных мошенников стоит очень могущественное лицо, настолько могущественное, что может в два счета либо снять эмбарго в Голландии, либо упрятать его в каталажку, что в сложившихся обстоятельствах может означать его смерть. Таким лицом может быть только новый министр. Но какой? Это предстоит немедленно выяснить. И он письменно отвечает мошенникам, чтобы положить в свой портфель ещё один документ. Он повторяет, что не может дать больше двадцати су за ружье. Это само собой разумеется. Он опытный коммерсант и знает цену всему. Письмо пишет ради другого. На угрозу он отвечает угрозой:

«Что же касается заботливого предуведомления о том, что “только немедленное принятие и осуществление мер по доставке оружия может оградить меня он решения расследовать поведение мсье де Бомарше в этом деле”, мой недвусмысленный ответ лицу, которое скрывается за этим безличным предупреждением, таков: