****

«Ты слаб».

Этот ледяной тон преследовал его до сих пор. Саске зарылся пальцами в волосы и с остервенением почесал голову.

«Тебе не хватает ее… ненависти».

Саске встряхнул головой, выгоняя из сознания голос брата, который вновь начал нашептывать что-то о ненависти и слабости.

Как бы хотелось ему стать сильным! Самым сильным шиноби из всех существовавших. Чтобы о нем говорили с таким же благоговением, как о тех лицах на скале, и никакая тварь не смела бы проникать в его мозг своими чертовыми иллюзиями, шептать у него в голове, когда ей вздумается, упрекать в слабости…

Итачи. Откуда у него столько силы? Почему все досталось ему, а мне ничего? Талант, Мангеке…

Единственная возможная теория была все той же: его брат — воплощение дьявола. Оттуда и сила.

Саске рыкнул, вылез из кровати и пошел в туалет. Пахнущие лекарствами коридоры, эхом раскатывающиеся голоса… Ему чертовски надоело это место. Когда его уже выпишут? Ему некогда здесь рассиживаться, да и рука уже не болит.

На обратном пути в палату Саске заглянул к сенсею. Какаши лежал на койке все в той же маске, натянутой до ушей, укрытый белоснежным одеялом. Он не приходил в себя. Медики твердили, что с его организмом все в порядке, но вот сознание куда-то провалилось и никак не хотело выныривать обратно.

Лицо сенсея было бледным. Левое веко рассекал затянувшийся шрам. С закрытыми глазами Какаши казался совсем молодым, почти таким же по возрасту, как Шисуи. Между ними и правда было не более пяти лет разницы, но съехавший на лицо протектор, скрывающий шаринган, и вечно усталый тяжелый взгляд старили Какаши лет на десять точно. А вот сейчас взгляда видно не было.

Сенсей-то не так стар.

Итачи словно намеренно вывел из строя Какаши, чтобы лишить его, Саске, возможности тренироваться.

А есть ли смысл с ним тренироваться? Он проиграл Итачи. И Шисуи проиграл Итачи. Они все слабы.

Не в силах прогнать с лица гримасу отвращения, Саске вышел из палаты сенсея. Он прошел по коридору и на повороте вдруг столкнулся с Кирэй, которую приобнимал за плечи и пытался прижать к себе ближе какой-то шиноби в жилете чунина и с редкой щетиной на подбородке. За его спиной переминался с ноги на ногу грязный волк с перевязанной лапой. Кирэй смущенно улыбалась, опустив глаза, и вроде даже не сопротивлялась.

Чунин мельком взглянул на проходящего мимо Саске и снова вернулся к девушке. Но вдруг опять перевел взгляд на него, немного сконфуженно и даже испуганно. Кирэй, заметив замешательство кавалера, обернулась.

— Уч-чиха, — прошипела она. — Чего встал?

Гримаса Саске, испугавшая чунина, дополнилась каким-то злорадным отвращением.

— А ты недолго печалилась.

Во взгляде Кирэй мелькнула боль, которая, впрочем, тут же погасла, вытесненная злобой.

— Пошел вон.

Саске снова фыркнул, неуютно передернул плечами, сунул руки в карманы пижамных штанов и прошел мимо с таким видом, словно увидел не бывшую невесту своего старшего друга, а девушку из публичного дома.

Ему вдруг стало горько. Настолько горько, что он больно прикусил нижнюю губу, чтобы сдержаться и не заплакать.

Еще плакать ему не хватало. Не дождутся.

Саске вернулся в палату и застыл напротив окна, тяжело дыша. Жизнь, в которой и без того было не так уж и много света, со смертью Шисуи стала совсем мрачной, даже черной.

Я тебе говорил, Шисуи. Она мне никогда не нравилась. Девушки, любовь…

Он ожесточенно замотал головой и закрыл руками лицо.

Вздор. Ненадолго их хватает. Везде только ложь и предательство.

Надо же. Не так много времени прошло, а про Шисуи уже все забыли, словно его и не было. Кирэй понемногу начинала заново обустраивать свою личную жизнь. В бывшую команду Шисуи наверняка уже давно назначили нового капитана. Только Сарада все не могла забыть. Рылась в его вещах, пыталась разгадывать свитки.

На какое-то мгновение Саске почудилось, что их объединяет что-то большее, чем фамилия. Как он ни пытался сопротивляться этому чувству, но Сарада казалась ему родной. Все называли девчонку его сестрой, а Саске кивал, не желая спорить, но в душе презрительно фыркал.

«Сестра» — пустое слово. Никакая она не сестра. Она даже не чистокровная Учиха, так, полукровка.

Но чем ближе он узнавал Сараду, тем меньше слово «сестра» казалось ему инородным. Саске и сам не заметил, как стал считать сестрой девочку, некогда удочеренную его родителями. Время от времени он вспоминал, что между ними нет ничего общего, и злился на себя. Но стоило Сараде попасть в поле его зрения, как уверенность начинали бешено расшатывать сомнения.

Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы сказать: Учиха. Чистокровная Учиха. У Сарады не просто пробудился шаринган. Ей передался потрясающий талант, и тем более завидно становилось Саске, что он, сын главы клана, уступает в искусстве шиноби девочке с улицы. Не ровен час, Сарада догонит его в тайдзюцу, что тогда?

И сейчас, когда вопреки всему Сарада хранила память о Шисуи и разбиралась с его наследием, Саске испытывал какое-то непонятное чувство, словно между ним и девочкой была некая связь. Тончайшая паутинка, незаметная с первого взгляда и вроде бы ничего не значащая, но поразительно прочная. Ее не удавалось никак оборвать. Он пытался, но только запутывался в липкой нити и бросал эту затею. А паутинка оставалась. Она тянулась будто из самого сердца. Саске чувствовал себя на привязи и даже если забывал о ней — паутинка напоминала о себе легкой вибрацией: где-то там за пределами госпиталя есть твоя сестра.

Сарада навязчиво проникала в его жизнь. Вела хозяйство, готовила еду, и всякий раз, когда девочка подавала на стол завтрак, Саске казалось, что она смотрит на него глазами матери. Он яростно отгонял это наваждение.

Бред. Просто бред.

Но что раздражало более всего, так это то, что сама Сарада считала себя полноценным членом клана и едва ли не наследной принцессой. Да она была обязана его отцу и матери! Обязана Шисуи. Обязана… черт подери, даже Итачи она была обязана, потому что это он обучил ее искусству шиноби, и, если бы не его менторство, она бы была посудомойкой в какой-нибудь забегаловке.

Но нет, она не чувствовала себя обязанной и не чувствовала себя чужой. Настолько вжилась в роль его сестры, что убедила даже самого Саске, будто между ними и впрямь есть родство.

Однако встреча с Итачи стала последней каплей. Саске больше не мог этого терпеть. Сарада вольна была делать