понимать его заметки было гораздо проще, чем письмена на скрижали и слишком заумные записи в других расшифрованных свитках. Вместо сухого описания техник Шисуи беспощадно кривлял стиль всех своих предшественников, и, читая эти записи, Сарада невольно расплывалась в улыбке, будто с листа с ней разговаривал живой Шисуи.

«Искусство гендзюцу: Лабиринт Воспоминаний

Предисловие

(О потомок Учиха, взявший в руки сей древний манускрипт, не ленись и прочти предисловие, ибо ничего не поймешь ты без него)

Человеческая память — понятие зыбкое. Воспоминания не хранятся в одной и той же форме вечно, одни за ненадобностью стираются, другие же передаются дальше, однако за долгое время претерпевают настолько глобальные метаморфозы, что могут изменяться до неузнаваемости.

Свойство нашей памяти в том, что она передает дальше не первоначальный образ, а последний восстановленный. Мы вспоминаем не первое воспоминание, а последнее воспоминание воспоминания. Эта длинная цепь передачи воспоминаний накапливает неточности, и в конце концов от первоначального образа может и вовсе ничего не остаться.

По правде говоря, свести условно нормального* человека с ума не такая уж и сложная задача. Внести в хаос мыслей еще бо́льший хаос с помощью гендзюцу, и вот уже рассудок трещит по швам. Звучит достаточно просто. Но тут своя сложность.

Принцип техники

(О потомок Учиха, читающий сей древний манускрипт. Если ты решил, что достаточно хорош, чтобы разобраться с техникой с ходу, и пропустил предисловие, я тебя разочарую: ты хорош недостаточно. Поэтому иди и читай предисловие)

Основная идея состоит в том, чтобы последовательно накладывать на человека гендзюцу, которое практически ничем не отличается от реальности, одно за другим, слоями. И с каждым слоем понемногу изменять реальность под себя, постепенно.

Здесь следует заметить, что количество три-пять слоев — это никуда не годится. Техника так не работает. На малом количестве слоев переход будет слишком резким и запутать человека условно нормального человека не получится. Или получится запутать, но халтуру быстро раскроют. Слоев нужны десятки. Лучше сотни. Чем больше слоев, тем незаметнее переход, тем качественнее техника.

Жертва не обязательно сходит с ума. С помощью слоев гендзюцу можно играть с воспоминаниями: убирать ненужные и возводить вместо них новые. Техника не дает возможности стирать воспоминания, однако вышвырнуть их на окраину сознания, где хранятся обрывки снов, фантазий и прочий хлам, вполне возможно.

Сильной стороной Лабиринта Воспоминаний является то, что хорошо подготовленное внушение (много сотен слоев) могут не распутать даже опытные Яманака, потому что следа гендзюцу не остается: оно рассеивается сразу после завершения наложения слоев. На руку пользователю техники играет особенность человеческой памяти, о которой ты, потомок Учиха, знал бы, если бы не пропустил предисловие.

Главная сложность техники

Как раз из-за этой сложности Лабиринт Воспоминаний балансирует на грани между А-рангом и S-рангом. Для техники, разумеется, исключительно необходимо свободное обращение с гендзюцу, азов будет мало. И принцип Лабиринта в общем-то прост и ясен. Сложность же состоит в том, чтобы:

а) выстроить максимально реалистичное гендзюцу, а это уже доступно не каждому;

б) четко спланировать свою идею, аккуратно внедрить ее и развивать с каждым слоем постепенно.

Каждый случай уникален и требует особого чутья. Для этого у меня уже нет ни советов, ни подсказок, о потомок Учиха, читающий… впрочем, неважно. Этому нельзя научить, как нельзя научить слепого различать цвета. Это нужно чувствовать подсознательно, и если верного чутья у тебя нет, то овладеть техникой, к сожалению, не получится.

*условно нормальный человек — обозначение человеческой особи, не страдающей описанными острыми психическими заболеваниями и не требующей изоляции от общества других индивидов».

Глава 68. Вынужденный альянс

68

Ядовитые питомцы с каждым днем чувствовали себя все хуже и хуже. Они стали вялыми, передвигались медленно и неохотно. Спустя полторы недели после гибели Шисуи один из кикайчу уже валялся на спинке, поджав неподвижные лапки, и заветная цифра тридцать восемь на единицу сократилась. Подарок дяди, а с ним и грандиозные планы по разработке антидота, утекали сквозь пальцы вместе с жизнями смертельно опасных насекомых, погубивших Шисуи. Все это привело Сараду в полное отчаяние.

Она уже искала в библиотеке в книгах по энтомологии что-нибудь про клановых кикайчу, но не нашла ровным счетом ничего. Вся информация об этих жуках небось была засекречена и хранилась внутри клана Абураме.

Недавняя встреча с молодым учителем натолкнула Сараду на мысль, что лучше поделиться с ним своей тайной и попросить совета, чем загубить насекомых окончательно. Сарада помнила Шино-сенсея из будущего как ответственного и правильного человека, да и с виду он был замкнут и не особо разговорчив, так что Сарада решила предложить ему взаимовыгодную сделку: в перспективе поделиться с ним секретом яда и антидота, и надеяться, что тайна останется тайной. Наивная идея, но хотя бы попробовать стоило. Предложить и наблюдать за реакцией. И в зависимости от реакции...

Если что-то пойдет не так, у меня все равно есть план к отступлению. Пусть ненадежный, но когда-то же нужно попробовать...

Жизнь приучила Сараду людям не доверять, поэтому с тем, чтобы открыться, она тянула до последнего. И лишь когда рядом с несчастным тридцать восьмым жуком упокоились также тридцать седьмой и тридцать шестой, Сарада убедила себя, что это откровение — вынужденный альянс, и все-таки решилась раскрыть свой секрет молодому учителю.

Шино неуютно озирался.

— Дальше идем, дальше, — подгоняла его Сарада.

Она открыла дверь и впустила сенсея в комнату Шисуи. Пока Саске отлеживался в больнице можно было позволить себе приводить в дом кого угодно.

— Вот они, на столе.

Шино явно заинтересовался. Никто из его соклановцев ядовитыми жуками, похожими по описанию на питомцев Сарады, не владел.

Он взял пробирку, слегка встряхнул и смотрел, как вяло ползают по скользкому стеклу оголодавшие насекомые.

— С живыми существами обращаться нельзя так.

Сараде показалось, что невидимые за черными очками глаза косятся на нее с осуждением. Она смутилась и сложила руки за спиной.

— Ну я же не знала, как с ними…

В Шино-сенсее за двадцать лет жизни изменились разве что размеры и имидж, но никак не манера разговора и не характер. Все такой же нудный, дотошный, упрямо-правильный, но в то же время загадочный и мудрый.

Шино спокойно откупорил пробирку.

—