Она могла уничтожить и их тоже.

Но оставила в живых. Она продемонстрировала силу, которой обладала, хотя и временно. Соре было интересно, осталось ли в хескерах достаточно человеческого, чтобы оценить проявленное к ним милосердие.

Она снова направила «Тиран» в Паутину, и огромное светящееся тело оружия последовало за ней, словно послушный дракон. В пугающий момент входа сердце Соры почти остановилось, убежденное, что свирель откажется петь для новой хозяйки.

Но та запела так же, как пела для Мерлина.

Теперь уже в одиночестве – более одинокая, чем когда-либо в жизни, – Сора забралась в наблюдательный пузырь и приказала метасапфировым стенам стать прозрачными, а кораблю – исчезнуть, оставшись наедине со стремительным, мерцающим потоком Пути. Пришло время закончить то, что начал Мерлин.

Моя мать питала слабость к поэзии. После смерти моей сестры, но еще до известия о том, что меня призывают в армию, мать показала мне отрывок из одного произведения Джиресан. Из поэмы под названием «Утренние цветы».

Это было противозаконно.

Джиресан была официальной военной поэтессой из Центральных Миров. В Периферийных Системах ее сочинения объявили пропагандистскими и запретили. Но Джиресан прославилась еще до войны, и у моей матери было несколько ее сборников. Эти книги полагалось сдать во время одной из амнистий. Моя мать не смогла этого сделать. Одна из книг была подарком от Ваварель, с дарственной надписью, сделанной ее красивым летящим почерком.

Моя сестра всегда писала от руки намного красивее меня.

«Утренние цветы» были книгой о смерти и памяти. О том, как принять смерть любимого человека, но сохранить свет его жизни.

В то время Джиресан была для меня большим утешением. Но я не могла обсуждать ее произведения ни с кем за пределами семьи, а когда меня призвали в армию, не имела возможности взять с собой ее стихи. Я пыталась что-нибудь заучить, но даже несколько коротких строк из «Утренних цветов» оказались мне не по силам.

Наконец объявили перемирие.

Множество прыжковых кораблей собралось на орбите нейтральной планеты под названием Вембере. Военные и политические лидеры обсудили сложные спорные моменты и пришли к соглашению. При важных свидетелях они использовали предметы под названием «ручки», чтобы поставить знаки на тонком, напоминающем кожу материале, именуемом «бумага». Так заканчивали войны на протяжении тысячелетий.

Вам придется поверить мне на слово.

Но была одна проблема. Единственным способом разослать сообщения быстрее скорости света были прыжковые корабли, а потому, чтобы вести распространились, требовалось время. Поначалу не все верили, что мир действительно заключен. Даже когда в нашу систему вошли нейтралы-миротворцы, бои продолжались.

Когда все уже почти закончилось, я была в патруле – и отстала от своего подразделения. Я пыталась восстановить связь, прикидывая, как вернуться в наш сектор, и напоролась на вражескую группу зачистки.

Их было четверо: Орвин и трое его людей.

Я мало знала об Орвине, даже тогда. Я слыхала истории о нем – о человеке, который действовал под знаменем врагов, но нарушал даже их правила ведения войны. Говорили, что с наступлением перемирия обеим сторонам стоит объединиться и отдать его под суд. Он схватил меня и забрал в бункер – низкое укрепленное здание, полуразрушенное и заброшенное. Оно было холодным, засыпанным обломками, без стекол в окнах. Брызги темно-красной крови на стенах и полу указывали, где Орвин уже убивал здесь людей.

Трое солдат Орвина уложили меня на металлическую кровать, вонявшую мочой и смертью. Сам он ножом прорезал дыру в моих брюках, от колена до верхней части бедра. Я пыталась брыкаться и пинаться, но солдаты были слишком сильны.

– Держите ее! – приказал Орвин.

Это был крупный мужчина, выше и массивнее любого из солдат моего подразделения. Его кожа имела цвет и текстуру мяса. Лицо казалось слишком маленьким для головы. Казалось, будто глаза, нос и рот не вполне соответствуют пропорциям остального тела, словно он носит слишком маленькую маску. Еще у него были белые, очень коротко стриженные волосы и белые брови. Эти волосы и брови резко контрастировали с кожей цвета мяса.

Рядом с ним стоял столик на колесиках. Орвин очень мягко положил нож на столик. Ручищи у него были огромные, розовые. Лишенные ногтей пальцы были такими толстыми и короткими, что казались младенческими.

– Вы что, не слышали? – сказала я, просто потому, что очень хотелось что-то сказать. – Все закончилось. Пришли миротворцы. Мы уже не враги.

Орвин достал с нижней полки столика экземпляр Книги. Черный прямоугольник, заполненный листами того самого материала, бумаги, о котором я уже упоминала, только намного более тонкими. На них специальной краской были нанесены знаки, но при помощи машины, а не ручки. По потрепанной обложке я узнала Книгу, предназначенную для меня.

– Ты веришь в это? – спросил Орвин.

– Нет.

– Говорят, что все вы, периферийцы, читаете Книгу.

Он пролистал ее, с трудом переворачивая страницы толстыми пальцами.

– У нас есть своя Книга. Но наши люди в большинстве своем слишком хорошо образованны, чтобы придавать значение ее содержанию.

– А я слышала другое.

Спорить с этим человеком было рискованно. Но и поддакивание тоже ничего бы не дало.

Орвин начал вырывать из Книги страницы. Те отделялись слишком легко, словно крылышки насекомого. Орвин сминал их в кулаке и бросал на пол. Затем переставил ногу, словно желая растоптать их.

– Не поможет, – сказала я. – Этим ты меня не спровоцируешь. Я неверующая.

– Значит, у нас много общего, – согласился Орвин и выпустил Книгу из своих младенческих пальцев. Она упала на битый камень.

Орвин вновь переключил внимание на столик – провел рукой по разным предметам. Я на миг подумала, что он собирается снова схватить нож, но вместо этого он взял предмет в форме пистолета. Сделанный из белого металла, предмет казался тяжелым в его руках.

Это был большой пускатель со шлангом, подключенным к герметизированному резервуару.

Орвин провел рукой по стволу этой штуки:

– Ты знаешь, что это такое?

– Да.

– Я знаю, что тебя зовут Скарлея Тимсук Шунде, – продолжал Орвин. – Я считал информацию с твоей медленной пули. О твоем месте рождения. О твоей семье. Об этом странном деле с твоим призывом в армию. О твоей истории службы. О кораблях, которые доставили тебя в эту систему. О твоих ранениях.

– Значит, я могу ничего не говорить.

Орвин сдержанно улыбнулся:

– Ты помнишь, как тебе ввели эту пулю?

– Я солдат. Кто ж этого не помнит?