Мой взгляд упал на столик, которым пользовался Орвин. Инжектор лежал там, как и все острые штуковины – среди них был даже нож, которым Орвин вспорол мои брюки. Рядом с ножом лежал медицинский бинт, возле которого стояла бутылочка с дезинфицирующим средством.

Видимо, Орвин пытал людей, но не хотел, чтобы они умерли от заражения крови прежде, чем он натешится.

Я снова сосредоточилась на движущейся выпуклости. Я знала, что следует сделать. От ножа вреда могло оказаться больше, чем от самой пули, а если зацепить артерию, можно все равно убить себя. Стоит мне начать, и я уже не захочу продолжать. Но придется себя заставить. Война закончилась, и я хотела вернуться к своей прежней жизни, на планету, где я родилась. Я хотела вернуться к родителям и сказать отцу: я не виню тебя за то, что меня мобилизовали. Он шел трудным путем хорошего, неподкупного человека. И не заслужил того, чтобы потерять еще одну дочь.

Я взяла нож и принялась вырезать пулю.

Вы знаете, что такое пробуждение. Вы либо пережили его, либо читали о нем в обязательных текстах.

Но тогда у нас не было названия для него. Это происходило с каждым по отдельности, в крайнем случае – с парой, но не было коллективным опытом. И начнем с того, что никто из нас понятия не имел, где мы находимся и что происходит.

Я могу лишь рассказать, как это прошло у меня.

После того как я всадила в себя нож, на некоторое время воцарилась темнота, а потом я очнулась непонятно где. Было холодно, и никакого света. Я подумала, что потеряла сознание от боли и пришла в себя через несколько минут.

Но наконец я осознала свое состояние и поняла, что больше не чувствую боли в ноге. Равно как не чувствую больше ни пули, ни раны.

Я по-прежнему лежала на кровати, но она была мягкой и не воняла мочой. Казалось, кровать сделана для меня и в точности повторяет контуры моего тела. Меня мучила жажда, в горле пересохло, и было так холодно, что я начала дрожать. Где бы я ни находилась, полной тишины не наступало. Откуда-то издалека доносился ровный низкий гул, как от работающих машин. Изредка мне казалось, что я слышу человеческий голос.

Я протянула руку и нащупала изогнутые поверхности из металла и пластика. Они окружали меня, словно скорлупа яйца. Мое яйцо – я предположила, что это капсула гибернации, – вдруг издало звук и раскрылось. Затем разделилось на две половинки, и в ширящейся щели показался красный свет. Свет этот, наверное, был тусклым, но я достаточно долго пробыла в темноте, и мне пришлось сощуриться.

На мне не было ни моей формы, ни боевого снаряжения. Кто-то переодел меня в серебристые брюки и блузу. Ткань, по ощущениям, была прочной и чистой, но при этом очень тонкой. Блуза – с короткими рукавами и простеньким поясом. Наверное, такую одежду могли делать для детей или больных.

И от холода она ни капли не защищала.

Постепенно глаза мои приспособились, и я лучше рассмотрела то, что меня окружало. Моя капсула оказалась одной из многих, стоявших в длинном изгибающемся коридоре. Конечно же, вам известны эти коридоры. Когда я говорю «изгибающемся», я имею в виду, что он шел вверх и вниз, уходя из поля видимости. У противоположной стены коридора стоял второй ряд капсул гибернации. Не только моя разделилась надвое – примерно треть их уже была открыта. Вы можете подумать, что я мгновенно почувствовала себя как дома на этом корабле, но ничего подобного. Мне доводилось прежде путешествовать на прыжковых кораблях, но я никогда не бодрствовала в пути.

Я по-прежнему слышала разные звуки. В основном они исходили от работающих где-то в отдалении корабельных машин. Но поблизости от меня звучали голоса. Похоже, кто-то ссорился.

Я приспустила брюки и поискала следы ран там, где пуля вошла в мое тело, и там, где я ее вырезала. Или, по крайней мере, начала вырезать – я не была уверена, что преуспела лишь благодаря собственным усилиям. Я провела пальцем по излеченной коже. И не нащупала рубцов.

В те времена у нас была хорошая медицина. Она могла сделать все что угодно заново.

Все еще не вполне доверяя собственной ноге – пришлось немного напрячь мозг, только тогда он осознал, что ее вылечили, – я зашагала по изгибающемуся коридору. Странное было ощущение – подниматься по склону, который не закончится никогда.

Но к этому привыкаешь.

Я прошла мимо множества открытых и закрытых капсул гибернации. В некоторых все еще находились люди – я видела их холодные неподвижные тела сквозь окошки в черной скорлупе яиц. На всех нас была одинаковая серебристая одежда. Еще я заметила, что на оболочках капсул светятся какие-то надписи. Я остановилась, чтобы прочитать их. В каждой капсуле лежал человек, имевший отношение к войне. Надписи указывали, к какой стороне он принадлежал, Центру или Периферии, каково его звание и где он служил. Я читала названия родных миров одного, другого, третьего: Травник, Яргора, Арбутакс…

Предположительно, мы направлялись на Тоттори – я определенно слышала об этом месте.

Нужно было узнать больше, и потому я решила отыскать источник голосов. Кажется, они шли откуда-то из-за скругления коридора. Я шагала мимо бесконечных капсул, отметив на ходу, что они наполовину скрывают золотые и серебряные росписи стен: длинноногая птица, какое-то здание, приятный пейзаж. От черных яиц отходили трубы и трубочки, скрываясь в стене.

Голоса становились ближе и делались все более обозленными. Я услышала, что кто-то бежит – твердые подошвы стучали по металлическому полу. Еще я услышала громкий пронзительный голос с акцентом, непохожим на мой.

Я втиснулась между двумя капсулами и присела.

Рискнув выглянуть, я увидела, что из-за поворота показался какой-то мужчина. Он то и дело изворачивался – посмотреть, не гонятся ли за ним. Его черная одежда на вид казалась куда более теплой, чем мое серебристое одеяние. Человек был очень худым и лысым, все кости черепа выпирали из-под кожи. Он был в ботинках, а в руке держал пистолет. За ним, шагах в двадцати, бежали босые люди в серебристом – мужчины и женщины разного возраста. Одна из женщин зажимала рукой кровоточащий лоб.

Человек остановился там, где коридор сужался, и прицелился в преследователей.

– Назад! – крикнул он. – Назад, или я стреляю!

За ним гнались восьмеро. Они притормозили, но окончательно не остановились. Возможно, не верили, что этот человек действительно в них выстрелит. Он прицелился и, кажется, промахнулся. Судя по тому, как дрожала его рука с пистолетом и как он дернулся от выстрела, вряд ли он когда-нибудь был солдатом.

Я прислушалась к голосам преследователей. Трудно было утверждать наверняка, но их выговор показался мне вражеским.

Тот человек нажал на какую-то кнопку на стене, и коридор перегородила железная дверь. В ней было небольшое окошко. Человек подошел и заглянул в него. Для этого ему понадобилось встать на цыпочки.

Я не смела пошевелиться. Преследователи колотили в дверь с другой стороны, и я увидела прижатую к стеклу руку.