– Худшие из худших.

– Думаю, да.

– Прекрасно. Но уясни себе: я не из их числа. Я просто солдат – была солдатом. Я не превышала «допустимого уровня насилия» и не творила прочей хрени. Я просто выполняла свою работу, отстала от патруля, и меня схватили враги. И ничего больше. Я даже мобилизации не подлежала.

– Значит, ты из тех солдат, которых сюда загрузили просто для ровного счета.

– Да.

Прад хотел было что-то сказать, но осекся.

– Что такое?

– Место, где ты меня нашла. Та часть колеса.

– Ну?

– Ты вышла из капсулы неподалеку оттуда?

Я мысленно прикинула свой путь.

– Да, неподалеку.

– Тогда не сходится. Эта часть… Я провел немало времени, читая данные на капсулах. Тут были проблемные лица. Вся эта секция заполнена военнопленными, которых ожидает трибунал.

– Ты хочешь сказать, что я лгу?

– Нет! – воскликнул Прад. – Просто что-то не сходится. Наверное, кто-то допустил ошибку.

– Я не лгу.

– Значит, тебя поместили не в ту секцию. – Потом он хлопнул себя по лбу. – Твоя пуля!

– А что с ней?

– Мы можем прочитать ее, получить доступ к твоему досье. Она скажет нам, что ты делала в тот момент, когда тебя ранили, как тебя лечили, почему взяли на борт.

– Ты хочешь сказать, что это снимет с меня подозрения.

– Да, – сказал Прад, пожалуй, слишком поспешно. Но на самом деле он имел в виду, что это позволит ему узнать, говорю я правду или вру.

Возможно, это окажется последним, что он узнает.

Там, куда мы прибыли, сила тяжести оказалась куда меньше – мы теперь находились значительно ближе к оси корабля. Быть почти невесомой мне не понравилось. Это лишь отчасти напоминало плавание, а моя боевая подготовка ничем не могла помочь в этой незнакомой среде.

Прад же, напротив, почувствовал себя куда непринужденнее. Он выбрался из лифта, цепляясь кончиками пальцев, и зашагал вперед, двигаясь по длинным пологим дугам.

Я не сводила с него глаз:

– Я смотрю, тебе это привычно.

– Пришлось привыкнуть. Я достаточно долго служил на этом корабле.

– Достаточно долго, чтобы помнить жизнь до войны?

– Никто из нас не служил на этом корабле во время его гражданской жизни, хотя, когда я только появился здесь, мне еще попадались такие люди. Они говорили, что корабль был очень красивым, когда работал в Кольце Ста Миров.

Командный пункт оказался большой шестиугольной комнатой. В центре располагались пульт управления и несколько кресел. Стены покрывали движущиеся надписи, цифры и чертежи – сейчас иногда можно увидеть что-нибудь из этого, но в то время, когда корабль больше помнил о себе, все выглядело иначе. Мельтешение показалось мне убаюкивающим, как кошачье мурлыканье.

Прад запер за нами двери:

– Здесь мы пока что в безопасности. Если они начнут ломиться в этот отсек, мы поймем, что пора уходить.

– Ты надеешься?

– Я делаю, что могу. Кстати, я все еще не знаю, как тебя зовут.

– Скар, – немного поколебавшись, сказала я.

– Просто Скар?

– Да. Просто Скар.

Прад подошел к пульту и показал, как с его помощью можно следить за всеми отсеками корабля. Он отцепил от пульта планшетник, уложил его в правую руку, а левой принялся набивать команды. Сперва планшетник не хотел работать нормально, но через несколько минут Прад, похоже, справился с основными сложностями.

– Это твой единственный планшетник?

– Нет, на корабле их сотни. Но сейчас нам придется работать с тем, что есть.

Он велел планшетнику транслировать изображения на стену. Я увидела колесо, в котором вышла из гибернации. Тот коридор был пуст, но в другом месте собралось около дюжины человек в серебристой одежде. Они толпились вокруг чего-то. Другая камера показывала людей, пытающихся открыть одну из дверей. Третья – женщину в серебристом, бегущую по серебряно-золотому коридору.

Еще одна – мужчину и женщину в черном, разговаривающих с девушкой в серебристом.

Я вспомнила, как мне было холодно, когда я выбралась из капсулы. С тех пор теплее не стало, но я, по крайней мере, двигалась.

– Она же еще ребенок. Какого черта на этом корабле делают дети?

– Их, должно быть, не много, – сказал Прад. – Среди гражданских.

– Я беспокоюсь за нее.

– По крайней мере, мы знаем, что есть и другие члены команды. Если нас будет достаточно, мы сможем восстановить хоть какое-то подобие порядка.

– Против тысячи заключенных? Ну, удачи тебе в этом нелегком деле.

– Их не будет столько. Я проснулся недавно, но уже вижу, что системы работают не на полную мощность. Во всяком случае, сейчас.

– И что это значит?

– Что многие гиберкапсулы не работают как следует. Вышли из строя. Люди в них, они… ну, мертвы. Или все равно что мертвы. Возможно, сейчас они все еще охлаждены, но если по дороге, в какой-то момент, станут слишком теплыми, то получат значительные повреждения на клеточном уровне. Я сомневаюсь, что в общей сложности наберется больше шести сотен исправных единиц.

– Из тысячи? Отчего они вдруг должны выйти из строя?

– Такая вероятность существует всегда. Обычный риск для космических путешествий, даже на таком корабле, как этот. Во время длинной цепочки прыжков, за пару лет полета, запросто можно потерять одного-двух спящих. Но мы потеряли две-три сотни.

– Значит, мы были в пути дольше пары лет.

– Наверное, да.

– Есть же какой-то способ выяснить это. Корабль должен зафиксировать, сколько времени он тут болтается.

– Все не так просто. Отключение энергии сильно по нам ударило. – Он показал мне экран планшетника, словно я что-то понимала в этих цифрах и диаграммах. – Полная перезагрузка. Все часы обнулились. Обычно такого не… – Тут Прад осекся. – Слушай, это все сложно. Корабль понятия не имеет, где он находится или как давно он тут. Обычно он всегда может связаться с маяком, переустановить часы и навигационную систему.

– И?

Прад постучал пальцем по планшетнику:

– Он не ловит сигнал. Говорит: «Ошибка, ответа нет». Я пытался проделать это и с пульта. Проблема не здесь, совершенно точно.

– Значит, мы вне зоны покрытия. Возможно, после прыжка оказались не в той точке.

– ФлотНет слишком обширен для такого. Сотни тысяч маяков, надежная система дублирования. Даже во время войны им удавалось поддерживать большинство точек в рабочем состоянии. Но здесь нет ничего.